Тайный меридиан - [125]

Он провел ладонью по своей плохо выбритой щеке, ощупывая собственное отчаяние. Вдруг она снова оказалась в своем отдельном пространстве, погруженной в себя и в полном одиночестве. Она вернулась на облако, где все остальные не существовали, и изменить тут он не мог ничего.

– Я знаю, что она тут, внизу, совсем близко, – тихо сказала Танжер. – Она ждет меня.

Кой ничего не ответил. Им овладел гнев – бессильный, глухой. Тот гнев, какой испытывает животное, попавшее в капкан. Он уже знал, что эту ночь он проведет, не сомкнув глаз, рядом с безразличной спиной, непреодолимой, как стена.

И вот теперь настал час, когда в этой истории, пусть и ненадолго, появляюсь я. Настал час, когда загадка «Деи Глории» приближалась к своему разрешению, если это можно так назвать. На самом деле, как, наверное, заметил проницательный читатель, именно я в течение некоторого времени рассказывал вам эту историю, тут, если позволите такое сравнение, я был капитаном Марлоу, не выходя, однако, из той удобной для себя роли, которую взял на себя, говоря почти всегда от третьего лица. Да, говорят, существуют правила искусства. Но кто-то однажды сказал, что рассказ, как и тайна, и сама жизнь, есть не что иное, как запечатанный конверт, внутри которого находятся другие запечатанные конверты. Кроме того, история затерянного корабля, история Коя, которого отлучили от моря, история Танжер, которая вернула море Кою, поразила меня в тот самый миг, когда я познакомился с ними. Я знал, что подобные истории уже очень редко случаются на этом свете, и знал, что еще меньше тех, кто рассказывает о таких историях, даже снабжая их столь же фантастическими образами, какими картографы прежних времен заполняли белые пятна на своих картах. Такие истории, быть может, не рассказывают и потому, что уже нет веранд, окруженных кустами бугенвилии, где медленно гаснут сумерки и слуги-малайцы обносят джином – естественно, сапфирово-голубым джином «Бомбей», – пожилой капитан в кресле-качалке ведет свой рассказ, окутанный дымом трубки. Давно уже веранды, бугенвилии, слуги-малайцы, кресла-качалки и даже голубой джин «Бомбей» перешли в ведение туроператоров; да и курить запрещено повсюду, хоть трубку, хоть что угодно. И это очень мешает уступать искушению и играть в старину, рассказывая разные истории так, как их рассказывали некогда.

Теперь же нить повествования, постепенно разматываясь, подошла к предпоследнему витку, выводя из тени мою скромную персону. Уверяю вас, без голоса рассказчика вся история утратила бы аромат классической старины. Итак, в качестве пролога скажу лишь, что в тот вечер парусник, вошедший в порт Картахены, потерпел поражение, и вместо того, чтобы продвинуться на несколько миль юго-западнее, он возвращался домой без золотого руна, столкнувшись с корсаром, который лишил его всех иллюзий.

На столе лежала карта № 4631, размеченная на квадраты и испещренная крестиками, словно использованная карточка лотереи «Бинго», обманувшая надежды и уже никчемная. Члены экипажа были молчаливы. Заштилевав напротив заржавленных останков Кладбища безымянных кораблей, они убрали паруса и на моторе подошли к пристани спортивного порта. Все вместе они сошли на берег, чуть покачиваясь от непривычки ходить по твердой земле, миновали контейнеровоз «Феликс фон Лукнер» пароходства «Зоелайн», который готовился к выходу из коммерческого порта, и отправились сначала в «Валенсию», потом в «Тайбилью», продолжили в «Гран бар», в баре «Соль» и таверне «Эль Мачо», а тремя часами позже закончили свой обход в «Обрере», маленькой портовой забегаловке, расположенной на углу за старым зданием муниципалитета. В тот вечер они действительно были как три товарища, вспоминал позже Кой, как три моряка, вернувшихся из долгого и опасного плавания. И пили они так, что в глазах уже все расплывалось: по первой, по второй, а еще по одной, чокнемся, что ли, а теперь просто так. От спиртного все – предметы, слова, жесты – виделось словно издалека. И Кой, понимая это, присутствовал на похоронах, одновременно глядя со стороны, в том числе и на самого себя, с извращенным любопытством, с недоверием к самому себе и с чувством вины. А еще он тогда в первый и последний раз видел, что Танжер много пьет, она явно хотела залить горе. Положив голову на плечо Кою, она улыбалась так, будто «Деи Глория» привиделась ей в дурном сне. Она пила, как и он, голубой джин со льдом, добавляя совсем немного тоника, Пилото перемежал солидные порции коньяка «Фундадор» пивом.

Облокотившись на исцарапанное пластиковое покрытие стола, Пилото рассказывал им всякие незначительные случаи, короткие истории про порты и корабли, причем говорил очень серьезно и медленно, четко выговаривая слова – как всегда, когда от спиртного у него слегка начинал заплетаться язык.

Танжер временами вдруг начинала смеяться и тогда целовала Пилото, который прерывал свой рассказ, улыбаясь, покачивал головой или с улыбкой же поглядывал на Коя. Пилото, кажется, был в очень хорошем расположении духа, как, впрочем, и Кой; он поглаживал стройную, с изящным изгибом спину Танжер, с наслаждением чувствуя, как прижимается к нему это красивое тело, как ее губы касаются его уха и шеи. Все могло бы вот так и кончиться, и для неудачного предприятия финал был бы совсем неплохой. Бригантину они не нашли, и сейчас конечно же впервые хохотали все вместе во все горло, раскованно, без всяких задних мыслей; и в таком настроении они пили, словно исполняя роли в ритуале, приличиствующем этим обстоятельствам.