Тайный меридиан - [105]

В течение многих лет это было его любимое место, оно будило в нем мечты о море, когда он, с удочкой или гарпуном на резинке и ластами, направлялся к волнорезу, или потом, когда помогал Пилото чистить корпус «Карпанты», стоявшей на мелководье у Эспальмадора. Здесь, в бесконечные портовые вечера, когда солнце скрывалось за недвижными скелетами старых кораблей, они с Пилото – вслух или молча – беседовали о том, что кораблям и мужчинам следует достойно кончать свой жизненный путь в море, а не идти на слом на берегу.

Тут между ними разногласий не было. Много позже и очень далеко отсюда, на острове Десепсьон, расположенном южнее мыса Горн и пролива Дрейка, Кой испытал то же чувство, когда высадился на песок этого острова, такой же черный, как и здесь, и увидел тысячи и тысячи китовых скелетов и костей, устилавших землю до горизонта. Из спермацета, который из них добывали, делалось светильное масло задолго до того, как Кой родился; а кости, как насмешка, оставались здесь, в этом странном антарктическом Саргассовом море. Среди китовых останков лежал старинный заржавевший гарпун, и Кой глядел на него с глубочайшим отвращением. В конце концов, правильно назван этот остров – остров Десепсьон, остров Разочарования. Загубленные киты. Загубленные корабли. Загубленные люди. Гарпун всегда попадает в ту же плоть, потому что история – все та же.

Они причалили к пирсу спортивного порта и шли по причалу, при каждом шаге ощущая, что земля слегка покачивается под ногами. По ту сторону морского клуба, у торгового пирса стоял сухогруз «Феликс фон Лукнер» пароходства «Зеланд Шип», который, как хорошо было известно Кою, обычно делал регулярные рейсы Картахена – Антверпен. Кою вспомнились долгие ожидания, под дождем, при сильном ветре, в желтоватом зимнем свете, фантасмагорические силуэты портовых кранов над абсолютно плоским берегом, шлюз и бесконечные маневры при входе в порт. И хотя он знавал на земле местечки и получше, но все-таки почувствовал легкий укол ностальгии.

Все трое зашли в бар «Валенсия», рядом с памятной доской, век назад собранной из изразцов, со стихами из «Путешествия на Парнас», которые Сервантес посвятил Картахене; бар находился у городской стены, построенной Карлом III, когда «Деи Глория» всего три года пролежала на дне морском; они взяли по большой кружке пива и сели на террасе напротив больших часов городского муниципалитета; легкий бриз, умерявший полуденный зной, шевелил листья пальм, за которыми видна была верхняя часть обелиска – памятника морякам, погибшим в сражениях при Кавите и Сантьяго-де-Куба, где имена погибших людей начертаны рядом с именами погибших кораблей, уже век вместе покоящихся в абсолютной подводной тишине. Потом Пилото отправился за локатором, а Танжер бродила с Коем по пустынным узким улочкам старого города, под балконами с геранями, под застекленными эркерами, откуда иной раз какая-нибудь женщина, оторвавшись от шитья, с любопытством разглядывала их. Теперь большая часть балконов была закрыта ставнями, в эркерах не видно было штор – дома уже ждали своего последнего часа, и у их дверей накапливался мусор; Кой надеялся – напрасно – увидеть хоть одно знакомое лицо, услышать привычную с детства музыку сквозь жалюзи какого-нибудь окна, встретить мальчишку, играющего на перекрестке или на ближайшей площади, в котором он бы узнал либо знакомые черты, либо самого себя.

– Здесь я был счастлив, – сказал он внезапно.

Они стояли у порога полуразвалившегося дома, между двумя кое-как еще державшимися зданиями.

С обнаженных стен свешивались обрывки обоев, торчали проржавевшие гвозди, на которых давно уже ничего не висело, заметны были менее выцветшие места – там раньше стояла мебель, где-то болтались оборванные электрические провода. Он смотрел на эти стены, стараясь вспомнить, что в прежнее время находилось внутри: книжные полки, мебель красного и орехового дерева, коридоры, выложенные плиткой, комнаты с овальными слуховыми окнами наверху, пожелтевшие фотографии, окруженные белесым ореолом, от чего фантасмагоричность их становилась еще явственнее. Не было уже ни часовой мастерской в первом этаже, ни лавок угольщика и бакалейщика на углу, не было и таверны с мраморным фонтаном посередине, рекламой водки «Анис дель Моно» и афишами коррид на стенах, а когда-то из открытых дверей этой таверны пахло вином, стойку заслоняли спины неразговорчивых мужчин, которые, склонившись над темно-красными стаканами, проводили здесь долгие часы. И нескоро еще маленького мальчика в коротких штанишках, который нес по этой улице по сифону в каждой руке или прилипал носом к ярко освещенным витринам, где были выставлены подарки к Рождеству, заберет себе море.

– Почему ты уехал? – спросила Танжер.

Голос ее звучал непривычно мягко. Кой не мог оторвать глаз от стен несуществующего дома. Он только показал рукой назад, туда, где по ту сторону города находился порт.

– Это была моя дорога, – медленно повернулся он. – Я хотел сделать то, о чем другие только мечтают.

Она наклонила голову в знак того, что понимает и соглашается. Потом глянула на него тем странным взглядом, каким иногда смотрела на Коя, – так, словно видит его первый раз.