Тайный код гения - [5]

— Ты кофе не хочешь?

— Откуда кофе? — подняла она глаза на мужчину.

— Позаботился. Раньше я своей Лере все время кофе с бутербродами готовил, — на его лицо легла тень.

Катя понимающе пожала ему руку. Его жена и дочь погибли в катастрофе двадцать пять лет назад. Лере было восемнадцать, жене — сорок пять. Остался сын, у которого были уже дети. Сын работал экономистом в крупном банке, ему удалось сделать хорошую карьеру. Но рана от смерти родных у мужчины не заживала.

Екатерина постаралась перевести тему.

— Так что я уже не та маленькая Катя, а серьезное создание.

— Я вижу, — он прислонился к дереву и посмотрел на воду.

— Только со всем этим надо быть осторожной.

Едва уловимо она нахмурилась.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего конкретного, говорю абстрактно. Осторожность никогда не повредит. А потом, мне кажется, ты не до конца договариваешь.

Катя вздохнула.

— От вас ничего не утаишь!

— И не надо. Лучше рассказать все как есть.

Со слов Екатерины вырисовывалась следующая ситуация: она писала диссертацию на тему, связанную с российско-американскими отношениями в тридцатые годы. И здесь неизбежно вырисовывалась фигура Уильяма Буллита, того самого, с которого, по некоторым версиям, Булгаков списывал Воланда. Буллит попал в Россию в судьбоносное время. 1933 год, когда уже не за горами были чистки 1937 и 1938 годов, надвигалась Вторая мировая война, и весь мир вообще катился в тартарары.

Про себя Константин отметил, что Екатерина, похоже, неплохо изучила Булгакова. Буллит был фигурой легендарной, он отбрасывал тень на многие события, происходившие в те годы, был в гуще дипломатических и политических интриг. Ей хочется изучить этот период получше, потому что это тема ее диссертации. И по совпадению, это были проблемы, над которыми когда-то работала их группа.

— Так-так… — рассеянно сказал мужчина, по-прежнему смотря на воду. Ему показалось, что в глубине что-то шевельнулось — не то коряга медленно плыла под водой, не то подземные ключи забили с новой силой.

— Вы меня слушаете? — спросила Катя.

— Конечно, но лучше, если мы сможем на «ты». Я уже об этом говорил.

Она посмотрела на него изумленным взглядом.

— Это… — ему показалось, что она сейчас скажет слово «невозможно», но здесь озорная улыбка скользнула по губам молодой женщины. — Это непочтительно!

— Вот как! Это я уже настолько и безнадежно стар.

Он нагнулся и поднял с земли камешек. Бросил его так, что он подскочил и срезал несколько кругов. Получилось семь. Он посмотрел на свою собеседницу. Она открыла рот.

— Не уверена, что у меня получится также.

— Попробуй. — Он взял камешек и вложил его в Катину руку, обратив внимание, какая она теплая и мягкая.

Девушка встала и, нагнувшись, запустила камень в воду, который подсек два круга и с легким вплеском пошел на дно.

— Мазила!

— Здесь нужна определенная тренировка, как и во всем.

— Я понимаю.

— Ну, так что? Кофе с бутербродами? Не пропадать же еде?

После того как с едой было покончено и все было аккуратно сложено обратно в темно-синюю спортивную сумку с логотипом «Пума», они еще какое-то время в молчании смотрели на воду, думая каждый о своем.

Незаметно Константин перевел взгляд на свою собеседницу.

Двадцать семь лет — возраст серьезный. Переход от молодости к зрелости. Время, когда иллюзии безвозвратно рассеиваются в нашем мире, чтобы обзавестись… новыми?

— Вы так на меня смотрите, — заметила его собеседница. — Словно хотите… Прочитать мои мысли.

— Это было бы неплохо. Но, увы! Я не волшебник.

Вернувшись домой, Катя сняла куртку, стянула одежду и включила воду. Ей нужно было понежиться, отмокнуть в ванной, чтобы решить для себя кое-какие вопросы.

Сегодняшняя встреча всколыхнула в ней воспоминания детства: парк, залитый солнцем, родители, идущие рядом, и она бежит впереди. Все прошло и безвозвратно рассеялось в этом мире.

Раздался телефонный звонок. Это звонил ее друг. Она слушала его, и внутри все закипало от нежности, обреченности и чувства надвигающейся катастрофы. Он просил ее приехать, и ее долг — быть рядом с ним.

Глава 2 Театральный детектив

Все материальное очень скоро исчезает в мировой сущности, каждое причинное начало очень скоро поглощается мировым разумом. И память обо всем не менее скоро находит могилу в вечности…

Марк Аврелий

Москва. Начало 30-х гг.

Роман, который, как он понимал, должен стать главным романом его жизни, начинался спутанными всполохами. Ему хотелось вместить в него так много, но начинался он как водевиль.

И здесь ничего нельзя было поделать. Он никогда не писал черновиков, текст рождался сразу набело, но прежде всего он рождался внутри него — сухим чеканным ритмом, фразами, которые вторили шагам, настроению, печали, отголоскам пережитых чувств и эмоций.

Несмотря на то что он не был стариком, порой — и со временем все чаще — он ощущал внутри себя неизбывную тоску, печаль и ощущение конечности этого мира, что и есть предвестники старости.

Главный критерий человеческого существования — время — страшно нивелируется с течением жизни. Если в пору детства и юности время тянется бесконечно, и сама мысль о смерти если и приходит в голову, то только как еще одна эмоция, то с годами конечность времен переживается как трагедия.