Тайный гонец - [10]

К вечеру обессилел. Лежит на каменном полу, словно рыба, выброшенная на берег. Ловит ртом горячий воздух.

Смеркаться стало. Послышались шаги. Открылась дверь. Вошёл Амвросий.

Небось соскучился.

Опять протянул корзинку. Заглянул Ива — там солёная рыба и хлеб.

— Пить дай!

— Эва, — всплеснул руками Амвросий, — память стала, что решето. Про воду-то забыл вовсе. — Пообещал: — Завтра непременно принесу.

— Не могу я до завтра, — сказал жалобно Ива. — Терпеть мочи нет.

Помолчал Амвросий. Узкие глаза ещё больше сощурил, будто ножом полоснул Иву.

— Упрям больно. Он, — кивнул на скелет, — тоже упрямым был. Да, вишь, не на пользу пошло упрямство.

— Так ты воду нарочно не принёс?!

Не ответил на вопрос Амвросий. Сказал жёстко:

— На него погляди да о себе подумай.

Глава 9. Освобождение

Чудится Иве речка, прозрачная, студёная. Прыгнул в воду — обволокло всё тело приятной прохладой. Идёт дальше — глубже речка. Уже вода доходит до самого подбородка. Наклоняется, начинает жадно пить.

Пьёт. Напиться не может.

А воды в речке делается всё меньше. На колени опустился Ива. Дно показалось. Сушит его солнце. Последние капли жадными губами собирает Ива…

Застонал. Глаза открыл. Не на речке — в ненавистной башне он. И белеют подле кости человека, замученного, должно быть, вот так же.

Ночь прошла, наступил день. Мутится всё в голове у Ивы. То забывается сном, то бредит наяву.

Входили какие-то люди. Говорили, спрашивали. А Ива повторял запёкшимися губами:

— Знать ничего не знаю… Пить дайте…

Очнулся Ива ночью. Под ним та же прелая солома. Высоко над головой окошко со звёздами. И говорят те звёзды приглушённым шёпотом:

— Эй, кто там?

Помотал головой Ива, чтобы отогнать наваждение.

Из окошка снова:

— Живой иль нет?

Вскочил Ива. Не может сказать слова. Потом-таки выговорил:

— Пить… Воды принеси…

— Нешто не дают?

— Нет, кормят рыбой солёной. А пить не дают.

Потерпи малость, добуду тебе воды…

Зашумело снаружи и стихло.

Томительно потянулось время.

И уже не знает Ива: вправду ли говорил с ним кто или почудилось.

Услышал наконец движение возле окна. И снова знакомый голос:

— Бутыль с водой на верёвке спущу. Гляди не разбей…

Постукивает бутылка о стенку. Слышно, опускается ниже и ниже.

Вода!

Выпил Ива всю бутыль до дна.

Голос сверху:

— Готово, что ли?

А Ива опять слова сказать не может. По щекам бегут слёзы.

— Эй! — донеслось сверху. — Чего молчишь?

— Принеси ещё, — попросил Ива.

— Нельзя больше. Обопьёшься.

— Про запас.

— Невозможно и так. Найдут воду — обоим придётся плохо. Завтра опять принесу.

— Не обманешь?

Засмеялся человек в окошке.

— Зачем? — И уже серьёзно: — Макарий где?

Насторожился Ива:

— Откуда знаешь про Макария?

— Монах, что при воротах стоял, проболтался.

— А ты кто будешь?

— Макария бывший ученик. Теперь тоже иконописец. Игнатием зовут.

— Игнатий?! — Заколотилось сердце у Ивы, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди.

— Иль слышал?

После встречи с дорожным попутчиком, из-за которого они с дедом Макарием в темницу угодили, осторожен и недоверчив стал Ива, Потому сказал только:

— Поминал как-то дед Макарий…

— А ты кто есть?

— Приёмыш его, Ива.

— Ладно, Ива. Сказывай, где Макарий.

— Келарь велел отвести в угловую башню.

— Плохо. Туда вовсе не проберёшься: крепко стерегут. — Спросил, понизив голос: — По какому делу шли в монастырь?

Насторожился Ива от такого вопроса:

— Дед сказывал, посмотреть церковь, что расписывал своими руками.

— За что ж в темницу?

— Келарь говорит, будто дед Макарий шёл за оружием.

— Дела… — изумился Игнатий. — Зачем старику оружие?

— Будто для воеводы Болотникова.

— Эва! — опять удивился Игнатий. — Как же хотел добыть оружие?

— Я почём знаю, — ответил Ива и перевёл разговор на другое: — Мне бы из башни выбраться. Худо тут. Ты бы помог, а?

Помолчал человек, назвавшийся Игнатием.

— Мудрено это. Однако попробую. Ты только вот что: кто бы ни пришёл, чего бы ни спрашивал — лежи, будто неживой. И не отвечай. Понял?

— Понял.

Зашумело опять наверху за окном и стихло.

Лёг Ива на солому, никак не может успокоиться. А ну как был это и вправду Игнатий, про которого говорил дед? Тогда б открыться следовало. И тут же подумал: «А вдруг — человек, подосланный келарем иль Амвросием, тогда что?»

Нет, решил. Правильно сделал, что смолчал.

Утром заскрипела дверь, вошли люди, — ничего не слышал: крепко спал.

Почувствовал, толкает кто-то в бок:

— Эй, проснись!

Хотел было вскочить — вспомнил наказ Игнатия, остался лежать. Двое над ним разговаривают. Одного сразу узнал: Амвросий. Второй, которого Ива прежде не слышал, сказал сурово:

— Стыда нет. Мучаете безвинного отрока.

— Безвинный ли — неизвестно, — проворчал Амвросий.

— Воды принеси! — приказал второй.

— Не велел келарь.

— Я велю.

— С меня брат Савва спросит… — заскулил Амвросий.

Однако принёс воду. Перевернул на спину Иву. Ткнул в зубы кружку. Плеснулась в лицо вода. Ива открыл глаза, будто только в себя пришёл, стал жадно пить.

Смотрит на того, второго, что посылал Амвросия за водой. Щуплый старичок в потёртой чёрной одежде. Жиденькая бородёнка. Согнулся от прожитых годов. А глаза живые, быстрые.

— Идти можешь? — спросил у Ивы.

Кивнул головой Ива: могу, мол.

— Поднимайся!