Тайный друг ее величества - [41]

Привал получился скомканным, при каждом шорохе все хватались за мечи и вскакивали. Каспар несколько раз ловил на себе косой взгляд Красавчика, должно быть, тот уже жалел, что ввязался в этот поход, однако понимал, что возвращаться уже поздно.

Вскоре они снова вышли на дорогу. Каспар заметил, что порезы и рассечения на лицах воров быстро затягиваются. Обычные при таких ранениях сопутствующие синяки и отеки отсутствовали. Сначала он приписал это хорошо притертой мази, но потом решил спросить Лакоба.

– Как хорошо ты их подлечил, как будто раны рукой стянул! – громко обратился он к Лакобу.

– Ага, я тоже заметил! – поддержал его Слизень. – У Свинчатки вон как харя перекосорылена была, а теперь ничего – отошла.

Неожиданно с первой телеги свалился на дорогу Шрайк. Его тело оставалось в скрюченной сидячей позе, глаза были открыты, а руки все еще сжимали вожжи. Когда они натянулись, лошадь встала.

Каспар еще не успел удивиться, как вдруг налетел ветер, закрутил упавшую листву и обдал путешественников таким леденящим холодом, что у людей заломило в затылках.

Соскочив на землю, Каспар подбежал к Шрайку, однако тот неожиданно поднялся и вытянулся как струна. Заметив странное выражение его лица, Каспар попятился. Почувствовав недоброе, вернулся Красавчик и остальные воры.

Тем временем Шрайк с онемевшим безжизненным лицом, вдруг начал вращаться словно веретено – все быстрее и быстрее.

Снова налетел ветер, ударил в людей опавшими листьями, Шрайк остановился и произнес басом:

– Фрай, где Кромб?! Фрай, где Кромб?! Где Кромб, Фрай?!

Тело стало раскачиваться, словно колода, и надвигаться на Каспара, повторяя все то же:

– Фрай, где Кромб?! Где Кромб, Фрай?!

– Нет его здесь! – почти выкрикнул тот. – И где он, я не знаю!

Одеревеневшее тело Шрайка прекратило движение, несколько мгновений оставалось на месте, затем по ожившему лицу пробежала судорога, и Шрайк сложился так, будто вмиг лишился всех костей. Какое-то время он еще лежал, оплывая, словно потерявшие воду мехи, а затем распался в невесомый прах.

Налетевший ветерок подхватил истлевшую оболочку и, смешав частички Шрайка с шелестящими листьями, разметал вдоль обочины. На дороге осталась лежать лишь серебряная монета, полученная от Каспара в качестве аванса.

– Это… Что это было, хозяин? – хрипло спросил Свинчатка.

Его мардиганец мелко дрожал и ронял с мундштука желтоватую пену.

– Не знаю, – пожал плечами Каспар. – Ты же слышал, оно искало Кромба…

– А кто таков этот Кромб? – поинтересовался Рыпа, не спуская глаз с серебряной монеты.

– Он колдун.

Каспар поймал за поводья свою лошадь и не без труда взобрался в седло, ноги плохо повиновались ему.

– Куда делся Шрайк? – неожиданно спросил Слизень, – Я не вижу Шрайка!

– Змея подвела его, та, что жила в нем, – пояснил Лакоб. Почему-то это объяснение показалось всем разумным. Шрайк и раньше выглядел ненормальным, и то, что все это случилось именно с ним, имело какой-то смысл.

– И что теперь, Фрай, нас всех сожрут, как этого придурка? – дрожащим голосом спросил Красавчик.

Он был в полушаге от истерики, да и не он один. Котлета едва держался в седле, и по его лицу градом катился пот, Бабушкин Звон находился в полуобморочном состоянии. А Бубон проникся к Каспару еще большей ненавистью, впрочем, это не было для последнего неожиданностью.

– Я предлагаю ехать дальше, мне не меньше вашего страшно находиться тут, поэтому давайте не будем мешкать. Рыпа, привяжи лошадь к телеге и займи место возницы.

– Ага! – Вор с готовностью соскочил на землю и бросился к сверкающей монете, но Лакоб остановил его.

– Стой! – сказал он. – Если возьмешь эту монету, уйдешь следом за ее владельцем.

Протянутая к серебру рука замерла, Рыпа с недоверчивой ухмылкой повернулся к Лакобу. Он полагал, что тот желает сам завладеть монетой, но, встретившись со взглядом хозяйского «сержанта», поверил ему и, обойдя нехорошее место, стал привязывать мардиганца к телеге.

Вечер, а с ним и быстрый косой дождь застали отряд возле неглубокой балки, окруженной редкими старыми дубами. Теперь они почти растеряли свои листья и в сумерках казались обгоревшими головешками.

Пока расседлывали лошадей, дождь кончился. Насобирали дров, воду добыли из болотца неподалеку. Несмотря на остававшуюся опасность нападения, Каспар решился развести костер под небольшим деревом на дне балки, полагая, что огня там заметно не будет, а дым по сырой погоде далеко не уйдет – ляжет на землю. Да и нельзя было без костра, огонь согревал тела и прогонял страхи.

За дровами вдоль балки отправился Бубон. Он сделал это сам, без напоминания, и ухитрился принести сухих веток.

Вскоре в огне затрещали сучья, в котле закипела вода, и все замолчали, прислушиваясь то к этой мирной музыке, то к вою одинокого шакала, скулящего где-то неподалеку от тоски и голода.

Каспар сидел на телеге и наблюдал за ворами со стороны, он все еще не мог доверять им и был спокоен только тогда, когда держал всех в поле зрения.

Рядом встал Лакоб, он больше не расставался со своей сумкой.

– Когда с разбойниками сцепились, Слизень ловчился тебя на прицел взять.

– Я знаю, – устало кивнул Каспар.