Тайный дневник Исабель - [47]

Наш автомобиль то и дело объезжал отбросы, грязь, кучи золы и навоза. На углах улиц виднелись большие груды мусора, по тротуарам текла загрязненная человеческими испражнениями вода, на улицах играли одетые в лохмотья и завшивевшие дети. Под колеса автомобиля едва не угодил погнавшийся за крысой лишайный кот, и мы, резко повернув, чтобы его не задавить, тут же услышали в свой адрес ругань угольщика, недовольного тем, что мы проехали уж слишком близко от его тележки… И это тоже была Вена.

— Рингштрассе, — сообщил мне твой брат. — Воздух здесь уже почище.

Говорят, что великие идеологи современного урбанизма — при поддержке поборников либерализма — снесли такой атавистический и антилиберальный пережиток, каковым являлись крепостные стены Вены, и построили на их месте проспект Рингштрассе. Однако крепостные стены — это не просто нагромождение камней, крепостные стены — это символ деления людей на тех, кто находится внутри этих стен, и тех, кто находится за их пределами. Теперь таким символом стал проспект Рингштрассе: безопасность, чистота, уличное освещение, зоны зеленых насаждений и красивые здания предназначались для тех, кто жил на этом проспекте и ближе к центру города, но отнюдь не для жителей городских окраин.

Карл не солгал: воздух здесь и вправду был уже чище. Вот только витающий в нем запах богатства показался мне не только более вредоносным, чем запах бедности, но и намного менее приятным.

Не имея ни малейшего представления, по какому маршруту едет твой брат — с равнодушием человека, делавшего это не раз и не два, — я ограничилась тем, что просто молча глазела по сторонам, не задавая вопросов ни о цели, ни о конечном пункте нашего путешествия. Он остановил автомобиль перед большим красивым домом, расположенным рядом с Венским оперным театром. Ренессансный архитектурный стиль этого дома слегка отличался от стиля соседних зданий — построенных в стиле барокко — как своими пропорциями, так и архитектурным орнаментом. Мы выбрались из автомобиля и направились к украшенному колоннами входу, возле которого стоял одетый в ливрею швейцар. На черной вывеске над входом золотыми буквами было написано: «ОТЕЛЬ САХЕР».

Отель?

Войдя внутрь, мы зашагали по толстой ковровой дорожке, которая привела нас к стойке дежурного администратора. Вестибюль был украшен с подобающей для такого отеля роскошью. Карл и дежурный администратор обменялись весьма любезными приветствиями. Администратор — низкорослый парень — взглянул на меня, можно сказать, краем глаза и вежливо мне улыбнулся. Затем он тут же уверенным жестом взял из шкафчика ключи от номера 530. Меня вдруг охватил какой-то странный страх: мне показалось, что я нахожусь не в том месте не в то время и вот-вот совершу что-то немыслимое. Карл повернулся ко мне и сказал:

— Мне, перед тем как я поеду в императорский дворец, нужно переодеться.

Я еле удержалась, чтобы не вздохнуть с облегчением: гостиничный номер предназначался только для него, для Карла. Если бы этот номер предназначался для нас обоих, я бы оказалась в довольно неловкой ситуации.

— В императорский дворец? А, ну да, конечно.

— Не думай, что я притащил тебя в Вену, чтобы оставить в отеле. Мы пробудем здесь лишь несколько минут. Затем мы пообедаем вместе и я покажу тебе город.

Карл обрисовал мне завораживающую перспективу, я кое-что поняла из его немногословного пояснения — и вообще из его манеры поведения: твой брат обычно не давал пространных объяснений и не вступал в откровенные — или хотя бы сколько-нибудь увлекательные — разговоры. Он был человеком, который не только не отличался умением красиво и обстоятельно разглагольствовать, но, наоборот, говорил весьма и весьма лаконично. Правда, понятно и всегда по существу.

Карл, снова обратившись к низкорослому дежурному администратору, сказал ему несколько фраз на немецком языке, и тот, поспешно закивав, повернулся в мою сторону и любезно мне улыбнулся.

— Если тебе что-нибудь понадобится, обратись к Йозефу, и он постарается тебе помочь… А мне сейчас нужно идти.

Карл еще несколько секунд не трогался с места, видимо, ожидая от меня какой-нибудь реакции на его слова. Так ее и не дождавшись, он пошел к лифту и исчез за его дверью. Я же осталась перед стойкой дежурного администратора — в незнакомом для меня месте и в компании незнакомого мне человека. Администратор, чем-то напоминавший пингвина, улыбался мне, склонившись над журналом регистрации постояльцев и обнажая в улыбке два ряда ровных, крепких и очень-очень белых зубов. Ситуация, в которой я оказалась, была весьма далека от того, какой я представляла себе свою поездку в Вену.

Тем не менее я отнюдь не собиралась попусту терять время. Пожав плечами и оставив Йозефа и дальше натянуто улыбаться за своей стойкой, я вышла из отеля, намереваясь провести выпавший мне часок-другой свободного времени не в компании с этим «пингвином», а как-нибудь поинтереснее.

* * *

Признаюсь тебе, брат, что я в силу свойственного мне пессимизма наблюдал с безразличием и пренебрежением за проявлениями твоего природного оптимизма — наблюдал так, как боги наблюдают с высоты своих алтарей и своего совершенства за пороками и изъянами смертных. Несмотря на это, я скажу тебе в свое оправдание — хотя и не прошу тебя быть ко мне снисходительным, поскольку мне не позволяет это делать мое самолюбие, — что мой пессимизм не природный, а вынужденный. Я не был пессимистом ни в детстве, ни в отрочестве, ни в юности. Я превратился в пессимиста тогда, когда стал взрослым человеком и — к своему удивлению — осознал, насколько сурова окружающая меня действительность.