Тайный дневник Исабель - [144]
— Мне нужно с тобой поговорить.
Еще до того, как самый обыкновенный твой взгляд дал моей слабости возможность проявить себя, я произнесла, с трудом заставляя себя не запинаться от волнения, фразы, которые знала наизусть:
— У меня есть для тебя послание: «Арьяман, йадйапйэте на пашйанти лобхопахата-четасах кула-кшайа-критам дошам митра-дрохе ча патакам». «Ослепленные жадностью, эти уж не видят, не различают в истреблении рода — скверны и в предательстве — преступленья», — перевела я тебе эти слова, хотя и знала, что ты прекрасно все понял и без моего перевода.
Твое лицо посерело, черты словно бы расплылись. Ты посмотрел на меня таким взглядом, что мне показалось, будто на меня подул ледяной ветер.
— Это послание — от Отто Крюффнера, — продолжала я. — Он положил листок с этими словами в известную тебе книгу незадолго до того, как ты его убил. Он знал, что ты станешь ее искать и что рано или поздно ее найдешь. Возможно, он догадался, что ты хочешь его убить, поскольку на охоте ты выстрелил в него не случайно, а специально. А в ту ночь… В ту ночь у тебя провалов уже не было. Ты использовал подушку, да? Благодаря подушке не было слышно выстрела. Потом ты начал манипулировать мной, как марионеткой. Ты обеспечил себе прекрасное алиби. И ты… Как ты мог так поступить? У тебя хватило хладнокровия выстрелить человеку в голову! Тебе не составило особого труда обеспечить себе алиби на тот момент, когда прозвучал второй выстрел — ну, или что-то на него похожее. Это ведь был не выстрел. Эта была обычная петарда, приведенная в действие при помощи своеобразного фитиля, который горел ровно столько, сколько тебе требовалось для того, чтобы разыграть небольшой спектакль, и представлял собой не что иное, как сигару. Затем, когда мы вдвоем прибежали в комнату Крюффнера, ты заставил меня поверить, что тебе стало дурно и что именно поэтому ты бросился в ванную. В действительности ты оставил там свое… приспособление и заскочил туда, чтобы его оттуда убрать. Теперь все сходится: запах табака в комнате, перо из подушки на полу, отсутствие надлежащих следов огнестрельного ранения на трупе… Теперь все сходится.
Мне вдруг показалось, что мне не хватает воздуха. Твой угрожающий взгляд и твое молчание действовали мне на нервы. Я сглотнула слюну. Мое горло вдруг так сжалось, что через него почти не проходил воздух, и я едва-едва могла говорить.
— Его убил ты. Ты — Арьяман. А теперь, пожалуйста… скажи мне, что я ошиблась, скажи мне, что все это сделал Алоис! — прошептала я, и мой голос дрожал от изнеможения и тоски. — Скажи мне что-нибудь — ради всего самого дорогого, что у тебя есть!
На твоем лице мрачность смягчилась улыбкой. Будь проклята эта улыбка, которая тебя сразу же выдала: едва я увидела, как ты улыбнулся, я поняла, что все мои предположения оказались правдой — очень горькой правдой. Твоя улыбка тоже была горькой.
— Я знал, что ты рано или поздно до всего докопаешься. Никому другому — ни остальным каликамаистам, ни моему брату и его смехотворной шайке простаков, возомнивших себя мастерами шпионских игр, — не удалось бы этого сделать. Это было по зубам тебе и только тебе, и я это знал.
Эта безоговорочная капитуляция заставила меня смутиться. Почему ты не стал опровергать мои обвинения? Почему ты не отмахнулся от подобных голословных заявлений? У меня ведь не было доказательств, у меня не было улик, у меня, в общем-то, не было ничего. Ничего, кроме моей чертовой интуиции. Почему ты не сказал мне того, что мне очень-очень хотелось от тебя услышать: что эти мои выводы — не более чем мои фантазии? Почему ты так со мной поступил?
— Ты — особенный человек. Ты не мог быть частью этого… И ты не мог так хладнокровно убивать… Почему? Почему именно ты?
— Почему именно я? — ты, казалось, задал этот вопрос самому себе. И опять горько улыбнулся.
— Это все из-за оружия всеобщего уничтожения, да? — я перебила тебя, потому что, по правде говоря, мне не хотелось слушать твои оправдания. Мне хотелось только одного — чтобы ты сказал мне, что я ошиблась. — Ты готов стереть половину мира в порошок только ради того, чтобы разбогатеть? Или ради садистского удовольствия? Удовольствия уничтожать других людей…
Ты медленно вышел из-за стола и начал подходить ко мне — подходить так, как подходят в пустыне к оазису, не зная наверняка, действительно ли это оазис или же только мираж, который вот-вот исчезнет.
— Оружие всеобщего уничтожения… Оно — всего лишь своего рода самодельное лекарство. Эти безмозглые люди жаждут войны, ее-то они и получат. Им для этого моя помощь не нужна. Оружие всеобщего уничтожения могло бы с ними со всеми покончить, потому что именно этого они и заслуживают: это они находят удовольствие в уничтожении, а не я. Ты полагаешь, что мной управляла жадность, да? К черту и это оружие, и эту дурацкую войну! Ни то ни другое не имеет для меня абсолютно никакого значения. Такого оружия у меня до сих пор нет, и оно мне не нужно. Надеюсь, о нем — как и об Отто — останутся одни лишь воспоминания… Ты что, так ничего и не поняла? Ты ничего не поняла?! «Почему именно ты?» — спросила ты у меня. А ведь ответ на этот вопрос заключается в
Жизнь детей, лишенных родительского тепла и ласки, сама по себе непроста. Единственное, что у них есть, — это дружба, крепкая, нерушимая. Они называли себя «обоймой», в которой семь патронов сидят вплотную друг к дружке, и никакая сила не может их разлучить. Кроме магии… Под впечатлением таинственного рассказа и влекомые любопытством, семеро друзей отправляются на поиски неизвестного, где трое из них бесследно исчезают. Лишь через пятнадцать долгих лет четверо оставшихся друзей решают отправиться на поиски пропавших.
Лайла приглашена на дюжину свадеб и почти столько же девичников. Вся ее жизнь отныне подчинена чужим праздникам, причем каждый из них похож на дикий, фееричный сон, который привидеться может разве что в горячке. Заодно Лайла пытается наладить собственную жизнь, но ее бойфренд Уилл почему-то вечно недоволен, и даже любимая бабушка Франни, стоящая во главе «Лиги старых перечниц», обеспокоена ее активностью. Что за чертовщина происходит вокруг? Лайле придется разобраться.
В этом городе белые стены - потому что "виар" очки нарисуют на них любое изображение. В этом городе улицы закрыты стеклом - потому что его жители не выносят ультрафиолета. В этом городе нет несчастных и забытых людей - потому что есть группы поддержки, в которых тебе всегда помогут. В этом городе живет Верóника. Она выходит на улицу - и видит величественные ветви, прорастающие внутрь квартир, толстые стволы, преграждающие путь трамваю, который мчится на уровне вторых этажей, пробегая росчерком тени по пыльной поверхности стекла.
Чудом выжившая в страшной автокатастрофе, Саша Рокицкая приобрела после случившейся с ней трагедии странный дар — она не просто видит чужую ауру, но и способна понять, что носитель этой ауры приближается к трагической смерти… Она не ошибалась еще ни разу. Но как же ей хочется ошибиться теперь, когда она точно знает, что ее возлюбленный Илья обречен! Саша оказывается перед нелегким выбором: опустить руки и сдаться — или до последней минуты бороться за жизнь дорогого ей человека. Пока остается хотя бы один шанс, остается и надежда переломить закон Судьбы…
«Способность Софи Лав передавать волшебство читателям изящно находит свое выражение в мощных выразительных фразах и описаниях. ОТНЫНЕ И НАВЕКИ – это идеальный роман для чтения на пляже с одной оговоркой: присущий ему энтузиазм и прекрасные описания с неожиданной тонкостью раскрывают многогранность не только развивающихся чувств, но и развивающихся характеров. Книга станет отличной находкой для любителей романов, ищущих более глубокий смысл в произведениях этого жанра». --Сайт Midwest Book Review (Дайэн Донован) ОТНЫНЕ И НАВЕКИ – это прекрасно написанный роман, на страницах которого описана борьба женщины (Эмили) в поисках своего «я».
Блейк и Келли работают в отеле бок о бок с девяти до пяти… И как бы они ни пытались сохранить свои отношения сугубо профессиональными, взаимное влечение становится все сильнее! Но он – ее босс, а в прошлом у обоих – сложные жизненные испытания, оставившие в их душе глубокий след. Справятся ли они? Зазвучат ли свадебные колокола?