Тайный дневник да Винчи - [97]

Да, гражданин Робеспьер всегда оставался честен. Он добродетелен, последователен и неподкупен. Его отличают решительность и цельность натуры, он обладает жесткой системой ценностей и следует ей неукоснительно. Вот в чем заключается главная опасность, ибо легко судить человека за его недостатки, но невероятно сложно ставить ему в вину достоинства. Однако же если добродетели поставлены на службу порочной цели, они превращаются в слепое оружие.

Гражданин Робеспьер поклонялся Франции. Он считал — все, кто любит свою жену или мужа больше Франции, предают ее. Его идеалы были настолько простыми, а убеждения твердыми, что он думал, будто все остальные обязаны их разделять. Если нечто казалось ему неправильным, значит, другие тоже должны были относиться к этому точно так же — противостоять, осуждать и уничтожать. Жалости не нашлось места. Наивысшим выражением его добродетели, бескомпромиссной, как острие шпаги, стал нож гильотины, рубивший головы снова и снова, пока воды Сены не покраснели, а вязальщицы не забросили свои спицы и пряжу.[32]

По всей стране пронесся холодный ветер аскетизма. Страх перед инквизицией превратился в детскую сказочку, поскольку французы научились бояться биения собственного сердца. Возбранялось говорить, возбранялось думать, возбранялось желать. Нормальный живой человек вынужден был испытывать муки совести, ведь даже дышать сделалось преступлением, ибо жизнь одного-единственного француза имела значение неизмеримо меньшее, чем судьба Франции. Бичом всей страны стали барабанная дробь и лязг опускающегося лезвия гильотины.

К чему продолжать… Робеспьер виновен в высшей степени. Он виновен в совершении преступления, по нашим понятиям, ужасного. Робеспьер забыл, что кто-то может думать иначе, чем он; что каждый человек должен поступать по велению своей совести. И что в свободном обществе никто не имеет права навязывать свои убеждения другим. Все мужчины и женщины имеют собственное понятие о добре и зле, каждый в своей жизни руководствуется личным представлением о нравственности, и это правильно. Нельзя насильно заставлять людей жить по законам чужой морали. Вот в чем состоит главное преступление гражданина Робеспьера.

Мы должны вынести вердикт с позиций его нравственности и убеждений и признать виновным гражданина Робеспьера, ибо он нарушил все свои законы. Следуя его этике, его надлежит казнить таким же способом, каким он лишил жизни тысячи людей, как преступников, так и невинных.

Я все сказал, граждане. Надеюсь, во имя благополучия Франции свершится правосудие.

Так закончил свое письменное обращение адвокат Амбруаз д’Аллен. Он перечитал речь, высушил чернила песком, сдул его, а затем сложил пополам листы бумаги и убрал в конверт. Никогда обвинение не будет зачитано перед трибуналом, несмотря на определенные намеки на душевное состояние обвиняемого, как и следовало предвидеть. Робеспьера казнили без суда. Во всяком случае, без справедливого суда. Но д’Аллен, достойный человек, страстно желал возвращения Франции к идеалам революции, благодаря которым осуществилось свержение монархии. Франция не могла превратиться в государство, погрязшее в обидах и мщении. Те светлые идеалы отражали новый взгляд на жизнь и устройство общества, проповедуя свободу, ибо все равны от рождения, равенство как основу братских отношений, братство тех, кто пришел в этот мир одинаковым путем и в чьих венах течет кровь одного, красного, цвета. Вера в лучшее открывала дорогу на небеса и дарила надежду в смутные времена, что когда-нибудь солнце озарит весь мир.

Едва ли тогда кто-то мог предположить, что потомок Амбруаза д’Аллена в далеком двадцатом веке сослужит добрую службу священному роду, не являясь, правда, как его предок, членом Приората. Его призванием тоже станут закон и право. Еще один честный и бескорыстный человек, кого будет хранить Провидение и чьим девизом станет афоризм: «Бог пишет прямо по кривым строчкам». Наконец, после падения Робеспьера, а вместе с ним и режима террора вновь обрели силу статьи документа, вдохновленного идеями революции в 1789 году, ставшего ориентиром для многих поколений грядущих столетий — «Декларации прав человека и гражданина».

Представители французского народа, образовав Национальное собрание и полагая, что невежество, забвение прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий и испорченности правительств, приняли решение изложить в торжественной Декларации естественные, неотчуждаемые и священные права человека, чтобы эта Декларация, неизменно пребывая перед взором всех членов общественного союза, постоянно напоминала им их права и обязанности, чтобы действия законодательной и исполнительной власти, которые в любое время можно было бы сравнить с целью каждого политического института, встречали большее уважение; чтобы требования граждан, основанные отныне на простых и неоспоримых принципах, устремлялись к соблюдению Конституции и всеобщему благу…[33]

55

Долина павших, 2004 год

С автострады А-6 из Ла Коруньи, еще за несколько километров до Долины павших, Каталина и Патрик увидели в отдалении величественный фасад базилики, вырубленной в основании скального выступа, а над ним — венчавший мемориальный комплекс грандиозный каменный крест. У Каталины все перевернулось внутри. Она сказала Патрику, что именно там нужно начинать поиски сокровища ее деда. Молодая женщина пришла к такому выводу, связав наконец воедино нити, тщательно сплетенные Клодом. Дед дал ей в руки все необходимые концы: свою фотографию на фоне гигантского креста, вложенную в «Остров сокровищ». Книга навела Каталину на мысль (как она уже подчеркивала в своих заметках): тайник с сокровищами всегда отмечают крестом. Соединить одно с другим могла обычная логика, однако ей на это понадобилось много времени. Слишком много. Каталина знала, есть вещи, которые может найти лишь тот, кто ищет. Она предполагала: аналогичным образом рассуждал дед, оставляя ей необычное наследство. Конечно, он что-то спрятал у креста. Сокровище. И Каталина собиралась его отыскать любой ценой.