Тайный дневник да Винчи - [60]

Неожиданно Альбер затормозил и сказал: «Мы приехали». Они остановились у маленького двухэтажного дома с балконом, откуда свисали кашпо с красивыми цветами нарядных оттенков. Каталина задержала дыхание. Они дважды позвонили в дверь, прежде чем на пороге с приветливой улыбкой появилась Мари, вытирая руки о фартук с ярким рисунком.

— Здравствуй, Мари, — поздоровался сторож.

— Здравствуйте! — повторила Каталина.

— Альбер, мадемуазель Пенан! Здравствуйте. Вот так сюрприз! Но входите, входите же. А я только что испекла пирог с ежевикой. Чувствуете, как чудесно пахнет?

Мари, не умолкая ни на минуту, провела их через узкий и темный коридор в гостиную. Комната тоже оказалась не очень большой и не особенно уютной, но мягкий послеполуденный свет, вливавшийся в окна, создавал иллюзию простора.

— Садитесь, садитесь, мадемуазель Пенан. Ради Бога, Альбер, не стой как столб и предложи девушке кресло. Чему тебя только учили родители? — упрекнула она сторожа, поспешившего выполнить ее указание, точно нашкодивший мальчишка. — Пойду принесу пирог и кофе. Я мигом. Но какой приятный сюрприз!

Мари вскоре вернулась, причем, как и следовало ожидать, неукротимый поток слов бежал впереди нее.

— А Жорж мой в баре с приятелями, играет в карты. Ох уж эти мужчины… Только и думают о картах, сигарах и бутылочке вина. Все они одинаковы, — заявила она, закатывая глаза с забавным выражением смирения. — Все, кроме славного Альбера. Он в злачные места ни ногой, насколько мне известно.

— Я свое выпил в юности, — попытался оправдаться сторож.

— А Жорж мой разве нет? Да если бы ему платили по франку за каждый выпитый литр, я могла бы покрыть все стены золотом. Так что не говори глупости. Я прекрасно тебя знаю, Альбер Морель. Со мной можешь не притворяться. Ты мужчина положительный, да-да, месье, и нечего этого стыдиться. Правда, мадемуазель Пенан?

— Аминь! — Франки стали достоянием истории, но Каталина подумала: мадам Бонваль могла бы по-прежнему выкладывать стены золотом, если бы вместо франка ей давали по одному евро за литр, выпитый мужем, так что, в сущности, какая разница?

Сделав крошечную паузу в своей нескончаемой речи, Мари подала кофе и положила по большому куску пирога с ежевикой Альберу и Каталине и кусочек поменьше — себе.

— Я вынуждена беречь фигуру, поскольку я слегка располнела. Хотя Жоржу все равно. Ему всегда нравились толстушки, — сообщила она, заговорщически подмигнув Каталине, и попробовала свой пирог едва ли не с застенчивостью. — Ну ладно…

Прежде чем Мари успела разразиться новой тирадой, Альбер поспешил вставить слово:

— Мы пришли не просто навестить тебя, Мари.

— О, неужели? — Она неуверенно улыбнулась.

— Да.

— Ты меня пугаешь, Альбер. Что-то стряслось в усадьбе?

— Если я тебя попрошу рассказать кое о чем, ты расскажешь?

— О, ну разумеется, — подтвердила Мари, бросив мимолетный взгляд на Каталину, не проронившую ни звука. — Если знаю, конечно…

— Ты точно знаешь. Я хочу, чтобы ты мне рассказала, нам рассказала все о дедушке Каталины. Все. Понимаешь?

Мари тотчас сделалась очень серьезной. Каталина не подозревала, что у этой приветливой, улыбчивой женщины бывает такое строгое, даже суровое выражение лица.

— Но Альбер…

— Пожалуйста, Мари. Для меня. Ей нужно знать, а я ни за что не расскажу, если ты не захочешь.

Женщина пристально посмотрела на сторожа, не добавившего больше ни слова. Потом она повернулась к Каталине, глядевшую на нее с надеждой и мольбой.

— Ну, хорошо-хорошо, — сказала Мари со вздохом. А затем решительно заговорила: — Профессор Пенан — его так все называли в городе, приехал к нам в феврале 1944 года. Он купил усадьбу в предместье, а через неделю устроил шикарный прием, пригласив одних немцев. Представляете, какую бурю негодования он вызвал? Он тратил море денег, принимая немцев и вручая им дорогие подарки. В Жизоре считали тогда, считают и теперь: ваш дед так поступал, поскольку тесно сотрудничал с нацистами, но лично я в этом не уверена.

У Каталины защемило сердце, когда она это услышала. Мари запнулась, и стало понятно: она приступает к самой трудной для себя части рассказа.

— Мой свекор, отец Жоржа, тоже вечно торчал в баре, о котором я уже упоминала, ни дня не мог без этого прожить. Он продолжал ходить туда и во время оккупации. Только в те годы вино стоило недешево, а лишних денег ни у кого не водилось. Ни у кого из местных, поскольку у деда вашего денег было хоть отбавляй. Он всегда носил с собой кожаный портфель. Никогда с ним не расставался, понимаете? Но лучше я начну с самого начала… Много лет назад муж рассказал мне историю, которую сам услышал от своего отца. Мой свекор ужасно напивался каждый день, так что обычно валился на кровать в одежде и ботинках и уже через три минуты громко храпел. Но однажды он то ли выпил мало, то ли вино развязало ему язык, и его потянуло на разговоры. А явился он домой поздно, и все спали, кроме сына, и слушателей под рукой не оказалось. По словам Жоржа, отец принялся жаловаться, что вынужден жить голодранцем, а мог бы стать богатым человеком. И добавил: «Все Клод проклятый». Жорж подумал, будто отец бредит спьяну, и посоветовал ему ложиться спать. Свекор рассердился, увидев, что сын не отнесся серьезно к его словам, и тогда решился сделать признание, и я вам сейчас о нем расскажу…