Тайный брак императора: История запретной любви - [54]

Мне сообщают, что здоровье господина Сазонова заставило его просить у Его Величества отставки. Благоволите проверить весьма официально эту новость у министра двора.

Если это так, соблаговолите спешно представить графу Фредериксу, что ободрительное слово Его Величества без сомнения заставит господина Сазонова сделать новое усилие, которое позволило бы довести до конца его задание.

В самом деле, мой английский коллега и я (французский…), мы не можем не быть взволнованными при мысли о комментариях, которые не преминет вызвать в Германии отставка русского министра иностранных дел, ибо утомления, от которого он страдает в настоящее время, конечно, недостаточно было бы для того, чтобы объяснить данную отставку.

В этот решительный момент войны все, что рискует показаться переменой в политике союзников, могло бы иметь самые печальные последствия.

Нератов вполне одобрил эту телеграмму. Мы, Бьюкенен и я, возвратились в свои посольства, чтоб отправить ее в Могилев.

Днем я получил из хорошего источника кое-какие сведения об интриге, которая велась против Сазонова. Моя осведомительница не знает еще, как далеко зашла интрига, и я остерегаюсь сообщить ей об этом. Она сказала:

— Положение Сазонова очень скомпрометировано. Он потерял доверие их величеств.

— Но что же ему ставят в вину?

— То, что он не ладит со Штюрмером и, наоборот, слишком ладит с Думой… И потом, Распутин его терпеть не может, а этого достаточно.

— Так царица действует заодно со Штюрмером?

— Да, вполне… Штюрмер человек ловкий, успел убедить ее, что только она одна может спасти Россию. Она как раз в данный момент спасает ее, ибо вчера вечером царица неожиданно выехала в Могилев.

Воскресенье, 23 июня 1916 г.

Сегодня утром газеты официально сообщили об отставке Сазонова и назначении на его место Штюрмера. Никаких комментариев. Но первые впечатления, о которых мне рассказали, — изумление и возмущение.

Вечером я обедал в Царском Селе у великой княгини Марии Павловны с княгиней Палей, госпожой Еленой Нарышкиной и дежурными из свиты.

После обеда великая княгиня увела меня в глубь сада, усадила подле себя, и мы стали беседовать.

— Я не могу вам выразить, как удручена настоящим и беспокоюсь за будущее… По-вашему, как все произошло? Я, со своей стороны, сообщу вам то немногое, что я знаю.

Мы поделились друг с другом своими сведениями.

Вот наши заключения.

Между царем и Сазоновым было полное единство по вопросам внешней политики. Они согласны были также в вопросе о Польше, потому что царь одобрил все идеи своего министра, даже поручил ему приготовить манифест к польскому народу. По другим вопросам внутренней политики либеральные тенденции Сазонова не имели в данный момент случая проявиться, к тому же он мог их представить лишь как свое мнение, и они были из самых умеренных. Наконец, Сазонов был в наилучших отношениях с генералом Алексеевым. Таким образом, его явная опала не может быть объяснена никаким благовидным мотивом. Объяснение, которое, к несчастью, напрашивается, заключается в том, что камарилья, орудием которой является Штюрмер, вздумала наложить руку на Министерство иностранных дел. Вот уж несколько недель, как Распутин повторяет: "Надоел мне Сазонов. Надоел…" Побуждаемый царицей Штюрмер отправился в главную квартиру просить отставки Сазонова. На помощь ему потом приехала царица. Царь уступил.

Великая княгиня в заключение спросила меня:

— Так, не правда ли, ваше впечатление плохое?

— Да, очень плохое… Французская монархия тоже видела, как отставляли превосходных министров под влиянием придворной камарильи — Шуазеля и Неккера. Вы знаете, что затем последовало…

На Волыни, при слиянии Липы со Стырью, армия генерала Сахарова обратила в бегство австро-германцев и захватила 12 000 пленных.

Четверг, 3 августа 1916 г.

Сазонов, вернувшись из Финляндии, вчера простился со своим персоналом в Министерстве иностранных дел и пришел повидаться со мной.

У нас была продолжительная задушевная беседа, Я увидел его таким, каким и ожидал: спокойным, полным достоинства, без малейшей горечи, счастливым лично за себя от вновь обретенной независимости, огорченным и встревоженным за будущее России.

Он подтвердил все, что я узнал об обстоятельствах его опалы:

— Вот уж год императрица относится ко мне враждебно. Она никак не могла мне простить, что я умолял императора не брать на себя командования войсками. Она так настаивала на моей отставке, что император наконец уступил. Так легко было подготовить мою отставку под предлогом состояния моего здоровья… Я так лояльно пошел бы этому навстречу. Затем, наконец, император оказал мне такой полный доверия торжественный прием в последний раз, когда я его видел…

Потом с глубокой грустью он резюмировал, так сказать, то, что с ним произошло:

— Император царствует, но управляет императрица… Под указку Распутина.

Вторник 29 августа 1916 г.

Так как бывший председатель Совета министров Коковцов находится проездом в Петрограде, я пошел сегодня днем с ним повидаться.

Я нашел его более чем когда-либо пессимистом. Отставка Сазонова и генерала Беляева в высокой степени его беспокоит.

— Теперь, — сказал он мне, — царица всемогуща. Штюрмер, человек бездарный и тщеславный, но не лишенный лукавства и даже тонкости, когда дело касается его личных интересов, прекрасно сумел овладеть императрицей. Он регулярно является к ней с докладом, обо всем информирует ее, обо всем советуется, обращается с ней, как с правительницей; поддерживает в ней идею, что император, получив власть от Бога, ответственен пред одним только Богом, а кто позволяет себе перечить царской воле, совершает святотатство. Вы представляете себе, как действует подобный язык на мозг мистически настроенной женщины… Таким образом, Хвостова, Кривошеина, генерала Поливанова, Самарина, Сазонова, генерала Беляева и меня считают теперь революционерами, предателями, нечестивцами.