Тайный брак императора: История запретной любви - [37]

В тот же день в четыре часа Распутин подозвал к телефону сенатора Д., близкого друга Коковцова, и насмешливо крикнул ему: "Твой друг, председатель, пытался сегодня утром напугать "папку". Он наговорил ему на меня всячески, но это не оказывает никакого действия. "Папка" и "мамка" любят меня по-прежнему. Ты можешь телефонировать об этом от моего имени Владимиру Николаевичу".

6 мая в Ливадии все министры в парадной форме собрались в царском дворце, чтобы принести поздравления царице по случаю ее тезоименитства. Проходя мимо Коковцова, Александра Федоровна отвернулась от него.

За несколько дней до этой церемонии "старец" уехал в Тобольск. Уехал он не по приказу, а по своей доброй воле — посмотреть, как идут дела в его небольшом имении в Покровском. Прощаясь с царем и царицей, Распутин произнес с мрачным видом: "Я знаю, что злые люди подкапывают под меня. Не слушайте их. Если вы меня покинете, вы потеряете в течение шести месяцев вашего сына и вашу корону". Царица воскликнула: "Как можем мы тебя покинуть! Разве ты не единственный наш покровитель, наш лучший друг?!" И, преклонив колени, просила ее благословить.

Октябрь царская семья проводила на даче в Спале, в Польше, где царь часто охотился в великолепном Крулевом лесу.

Однажды юный наследник, возвращаясь с прогулки в лодке на озере, плохо рассчитал свой скачок на берег и ушиб себе бедро о борт лодки. Контузия сначала казалась легкой и невинной. Но через две недели, 1 октября, появилась опухоль в паху, бедро распухло, затем внезапно поднялась температура. Поспешно вызванные доктора Федоров, Деревенко, Рауфус определили кровяной нарыв, кровяную опухоль и начинающееся заражение крови. Надо было немедленно произвести операцию, но предрасположение ребенка к кровотечению исключало возможность надреза.

Между тем температура с каждым часом все поднималась. 21 октября температура дошла до 39,8°. Родители не выходили из комнаты больного, ибо врачи не скрывали своего беспокойства. В церкви Спалы попы сменяли друг друга для молитвы днем и ночью. По распоряжению царя торжественная литургия была отслужена в Москве перед иконой Иверской Богоматери.

Утром 22 октября царица в первый раз зашла в салон, где собрались дежурный адъютант Нарышкин, дежурная фрейлина княгиня Елизавета Оболенская, Сазонов, прибывший для доклада царю, и начальник царской охоты в Польше граф Владислав Велепольский. Бледная, похудевшая Александра Федоровна, однако, улыбалась. На обращенные к ней тревожные вопросы она ответила спокойным тоном: "Врачи не констатируют еще никакого улучшения, но лично я уже не беспокоюсь. Я получила сегодня ночью телеграмму от отца Григория, которая меня совершенно успокоила". Затем она прочитала телеграмму: "Бог воззрил на твои слезы и внял твоим молитвам. Не печалься. Твой сын будет жить".

В течение 1913 г. несколько лиц снова осмелились открыть глаза царю и царице на поведение "старца" и его нравственную низость. Это были вдовствующая императрица Мария Федоровна, затем сестра царицы Елизавета Федоровна. И сколько других! Но всем предупреждениям, всем увещеваниям царь и царица противопоставляли один и тот же спокойный ответ: "Это все клеветы. Впрочем, на святых всегда клевещут".

В религиозных разглагольствованиях, которыми Распутин обычно прикрывал свой эротизм, постоянно повторялась идея: "Одним только раскаяньем мы можем спастись. Нам, значит, надо согрешить, чтоб иметь повод покаяться. Следовательно, если Бог посылает нам искушение, мы должны поддаться ему, чтобы обеспечить себе предварительное и необходимое условие плодотворного раскаяния… Впрочем, не было ли первым словом жизни и истины, которое Христос сказал людям: "Покайтесь!" Но как покаяться, предварительно не согрешивши…"

Безыскусные проповеди Распутина изобиловали хитроумными рассуждениями об "отпустительной ценности слез" и "искупительной силе сокрушения". Один из его любимых аргументов, действующих наверняка на его женскую клиентуру, сводится к следующему: "Чаще всего не отвращение к греху мешает нам уступить искушению, ибо, если бы грех в самом деле внушал нам отвращение, нас не тянуло бы грешить. Хочется нам когда-нибудь съесть чего-нибудь, что нам противно? Нет, что нас удерживает и пугает, так это испытание, которое раскаяние готовит гордости. Совершенное сокрушение требует абсолютного смирения. А мы не хотим смириться, даже перед Господом. Вот в чем секрет нашей борьбы с искушением. Но Всевышний Судия — Он не ошибается. И когда мы будем в долине Иосафата.

Он припомнит нам все случаи спастись, которые Он доставил нам и которые мы отвергли…"

В XI столетии нашей эры эти софизмы проповедовались уже фригийской сектой. Еретик Монтанус охотно доказывал их своим красивым последовательницам в Лаодикии, добиваясь тех же практических результатов, что и Распутин.

Если бы деятельность "старца" ограничилась областью сластолюбия и мистицизма, он был бы для меня лишь предметом более или менее интересного психологического или физиологического исследования.

Но силой обстоятельств этот невежественный крестьянин сделался политическим орудием. Вокруг него сгруппировалась клиентура влиятельных лиц, связавших свою судьбу с его судьбой.