Тайный брак - [25]

— Вспомните поражения при Пуатье, при Креси, — говорил он моему отцу. — Если мы проиграем и эту битву, то можем лишиться короля или дофина…

Отец колебался. Он, в общем, понимал, что его присутствие во главе армии скорее внесет смятение в ряды воинов, чем воодушевит их. А если у него прямо там начнется очередной приступ? Что тогда? В конце концов было решено, что ни он, ни дофин, ни мои младшие братья Жан и Шарль не присоединятся к войску. Также неразумным посчитали отправить навстречу англичанам герцогов Берри, Бретонского или Бургундского.

Услыхав об этом, даже я поняла, что все они готовятся к поражению еще до начала решительного сражения. Хотя прошло уже более пятидесяти лет со дня победы англичан в битве при Пуатье, ее горестные результаты давали о себе знать и по сию пору в умах и настроениях французов.

Так же останется в памяти далеких потомков и битва при Азенкуре, которая произойдет двадцать пятого октября того же 1415 года, когда мне исполнилось ровно четырнадцать лет…

В покоях королевы царило страшное напряжение. Все со страхом ожидали известий с поля битвы, где помимо солдат находился весь цвет французского дворянства, за исключением, пожалуй, отпрысков наиболее родовитых семей.

Позже я узнала многое об этом сражении: сам Генрих Английский не раз мне рассказывал о нем. При этом лицо его сияло от гордости и от упоения победой, и я отчасти поддавалась его настроению, хотя речь шла об унизительном положении моих соотечественников.

— …Французы были обречены с самого начала… — так говорил мне Генрих. — Несмотря на то, что их наступало великое множество. Когда мы двинулись из Барфлера, в наших рядах поселилась болезнь, это правда… Не секрет, что солдаты всегда лучше сражаются на своей земле, особенно когда необходимо защищать ее. Францию я считал своей по праву, но мои воины… Они, конечно, жаждали победы и военной добычи, но их родной дом Англия, остров Англия… Французы заранее считали себя победителями. Так по крайней мере мне казалось. Их было тысяч пятьдесят, если не больше, все в тяжелой броне, в доспехах. Наша армия насчитывала значительно меньше воинов, причем некоторые едва не дрогнули перед такой железной громадой. Мне пришлось поднимать боевой дух моих славных воинов. Я ездил по их рядам и внушал уверенность в победе, говоря, что один англичанин стоит десяти французов…

При последних словах он рассмеялся резким пронзительным смехом, к которому я к тому времени уже успела привыкнуть. Потом продолжил:

— Да, они оказались чересчур самонадеянны, твои бедные, обманутые своим величием французы. Их доспехи сверкали красиво и впечатляюще, но как же тяжело в них сражаться! Даже просто носить… Всю ночь перед битвой во французском лагере шел пир. Солдаты пили, играли в карты, заключали пари — сколько часов мы, англичане, продержимся, прежде чем обратимся в бегство… Уверенность должна жить в сердцах у воинов — это так, но ее надо подкреплять правотой своего дела и мудростью военачальников. В ней не место бахвальству и тщеславию. Французы вели себя легкомысленно, глупо… Мы же всю ночь готовились к сражению. Мои лазутчики обшарили всю местность. Мы знали каждый кусочек земли, где почва стала болотистой от частых дождей, а где она тверже; проверили пути наступления противника и заранее определили, как будем действовать сами, чтобы принудить вражеских воинов поступать так, как выгодно нам… Я был уверен, французы поведут бой в тесных рядах, где им трудно будет свободно маневрировать, и решил сразу завести их в болотистые места, чтобы еще больше затруднить действия… Это мне удалось. У нас же сохранился широкий обзор, наши тылы стояли на твердой земле, фланги защищал лес. Оттуда наши лучники осыпали французское войско градом стрел… Я старался быть в самой гуще боя, а чтобы все мои воины видели меня и знали, что я с ними, водрузил корону на шлем… В общем, к концу дня французы потеряли не меньше десятка тысяч, а мы… некоторые считали, что всего четырнадцать воинов, но, думаю, несколько больше… человек сто… или двести… Самую малость в сравнении с потерями противника… Я не знал, как называется эта местность, и спросил потом у одного крестьянина. Он ответил: «Азенкур, милорд». На что я сказал: «Значит, это сражение войдет в историю под названием «битвы при Азенкуре»… Победа английского короля Генриха V над французами.

Вот такой оказалась в пересказе его эта битва, и, думаю, он не слишком погрешил против истины, потому что вообще оставался человеком правдивым.

В любом случае ни тогда, ни позднее никто не решился отрицать, что тот день стал одним из самых позорных и горестных в истории Франции.

Подавленность и уныние воцарились по всей Франции. В стране не осталось семьи, которая бы не понесла утраты, где не скорбели бы о погибшем или искалеченном. У герцога Бургундского погибли два брата — герцог Брабантский и граф Невер. Я слышала, как клял он себя последними словами за то, что сам не сражался. Его сын, за которого выдали мою сестру Мишель, тоже рвался в бой, но отец не пустил его, а когда тот все же попытался уехать, вернул с полдороги с помощью стражников и оруженосцев.