Тайные учения Тибета - [146]

И в Индии, и на Тибете есть люди, кто полагает — и в целом не без оснований, — что термины, используемые при описании этих практичных методов, не слишком хорошо сочетаются с объектами, с которыми они имеют дело. Действительно, у тибетцев есть мистический язык, называющийся «язык дакини», слова которого, позаимствованные из обычного языка, для посвященных имеют совсем другое значение.

Таким образом, непонятно, будут ли более правы те, кто заявляет, что образная интерпретация — это единственно подлинная. Они принудительно очищают и возвышают до духовной доктрину, которая первоначально была очень материальной. С другой стороны, возможно также, что приверженцы грубых, материальных методов снизили доктрину, которая первоначально была духовна по своей сути.

Вероятно, у человека Запада нет никакой другой альтернативы, но для восточного жителя это не так. Для представителя восточной культуры нет непроницаемой стены между духовным и телесным, которую заставляют нас искать столетия западного образования.

«Посвященный», стремящийся обрести определенный опыт, или покорный раб слишком обременительных чувств вспоминают шестого Далай-ламу очень сочувственно.

В Лхасе в его честь существует неофициальный и своего рода полусекретный культ. В этом городе таинственным красным значком отмечаются те дома, в которых, согласно легенде, Цаньян Гьяцо встречался со своими прекрасными подругами. Время от времени простые люди украдкой касаются этих значков лбом[113] в знак уважения молодого распутника, который был олицетворением мистического Бога бесконечного сострадания.

Поскольку упоминание о Цаньяне Гьяцо предоставило мне такую возможность, полагаю, что я могу рассказать здесь одну услышанную мной некогда историю, связанную с рассматриваемым предметом.

Герой этой истории — известный знаток Вед, философ Шри Шанкарачарья (мастер Шанкара), которому брахманы обязаны тем, что он восстановил их привилегированное состояние — оно было поставлено под угрозу рационалистичными и антиритуальными проповедями учения Будды. Личность этого мастера, какой мы видим ее в биографиях, хотя и является на три четверти придуманной, легендарной, вероятно, была крайне яркой и интересной. К сожалению, своего рода кастовая политика несколько скрыла глубину его интеллекта, сделав Шанкарачарью поборником губительных социальных теорий, полностью противоположных возвышенному пантеизму, который он проповедовал.

Следующая история была очень хорошо известна в Индии в течение многих столетий, и ученики этого великого философа так и не смогли понять, насколько мрачную тень она бросала на их мастера. В результате последних веяний, и, возможно, под влиянием западных идей, воспринятых вместе с образованием в английских колледжах, определенная часть индийской интеллигенции поняла гротескный характер ситуации, участие в которой приписывалось Шанкарачарье, и отказалась связывать эту историю с его именем. Однако некоторые знатоки индийского тантризма защищают ее подлинность и придают ей особое значение, связанное с тем видом обучения, в которое был, по-видимому, посвящен Цаньян Гьяцо. Я спешу сказать, что этого мнения придерживаются лишь немногие приверженцы тантризма.

Итак, когда Шанкара путешествовал по Индии в поисках достойных оппонентов, с которыми он мог бы схватиться в философском поединке, как было принято в те дни, он бросил вызов мастеру по имени Мандана, ученику знаменитого Батты, который преподавал ритуалистическую доктрину карма-миманса. Согласно этой доктрине, спасение могло быть обретено только путем религиозного служения, таинств, жертв божеству и т. д. Шанкарачарья утверждал, что, напротив, спасение — плод Знания.

Договорились, что тот, кто проиграет в дискуссии, должен стать учеником победителя и принять его образ жизни. Следовательно, поскольку Мандана был мирянином, а Шанкарачарья — аскетом (саньясин), если бы его аргументы позволили ему одержать победу, он должен был бы снять свои религиозные одеяния и взять себе жену. В случае победы Манданы уже он должен был оставить свою жену, дом и надеть одежду из оранжевого хлопка, которую в Индии носили все те, кто полностью отрекся от мира [114].

Никакой индус, за исключением саньясина, не смеет произносить эту формулу, которая считается священной и пугающей. Тот, кто произнес ее, автоматически становится саньясином, поскольку вся его семья, социальные и духовные связи непоправимо разрываются.

Философский поединок происходил публично. Мандана долго держал оборону, но через некоторое время он исчерпал все свои аргументы, и Шанкарачарья уже собирался потребовать, чтобы тот стал его учеником. И в это время жена побежденного мирянина, ученая женщина по имени Бхарати, вмешалась в диспут: «Священные тексты, — сказала она Шанкаре, — говорят, что муж и жена образуют единое целое. Поэтому, победив мужа, вы одержали победу только над одной половиной нашего существа. Ваша победа может считаться полной только в том случае, если вы победите и меня также».

Философ ничего не смог ответить на это, поскольку требование Бхарати было основано на ортодоксальных правилах. Он возобновил дискуссию, теперь уже с ней. Эта женщина быстро обнаружила, что ее ученость и навыки в ведении подобных дискуссий не могли соперничать с возможностями ее противника, поэтому, с присущей женщинам находчивостью, она спасла ситуацию с помощью хитрости.