Тайные убийцы - [2]

Наджиб покачал головой. Он зарабатывал настолько мало, что такие вопросы его не интересовали.

— Восемь миллионов фунтов? — произнесла Моуна с вопросительной интонацией.

— Сколько-сколько?

— Я понимаю. Не верится, правда? А самый низкооплачиваемый компаньон Джима получил за прошлый год пять миллионов.

— Теперь понятно, почему у них столько требований, — заметил Наджиб, прихлебывая черный чай.

— Все комнаты должны быть рядом. Они хотят въехать накануне праздника, вечером, и потом пробыть еще три дня, съездить в Гранаду, переночевать там и вернуться в Севилью еще на два дня. К тому же им нужен гараж, потому что Джим не собирается оставлять свой «порше-кайенн» на улице, — добавила Моуна. — Ты в курсе, что такое «порше-кайенн», Наджиб?

— Автомобиль? — предположил Наджиб, скребя в бороде.

— Знаешь, как называет его Аманда? «Большой кукиш Джима долбаному глобальному потеплению».

Услышав бранное слово, Наджиб поморщился, и она пожалела, что так далеко зашла в своем желании произвести на него впечатление.

— Полноприводная машина, — быстро стала объяснять она. — Двести пятьдесят километров в час. Аманда говорит, что стрелка расходомера топлива просто на глазах ползет вниз, когда Джим выжимает больше ста шестидесяти. Кстати, они берут с собой четыре машины. Они бы спокойно разместились в двух, так нет же, они возьмут четыре. Такие уж это люди, Наджиб, ты не можешь себе представить.

— Думаю, что могу, Моуна, — ответил он. — Думаю, что могу.

Лондон, Сити

23 марта 2006 года, четверг

Он стоял напротив подземной автостоянки, на другой стороне улицы. Его лицо было неразличимо под отороченным искусственным мехом грязноватым капюшоном зеленой зимней куртки. Он прохаживался туда-сюда, глубоко засунув руки в карманы. Одна из его кроссовок почти развалилась, шнурки другой волочились по земле, задевая за протертые, волглые концы штанин выцветших джинсов, которые, казалось, всасывали в себя влагу с мокрого тротуара. Он что-то бормотал.

Возможно, он был одним из тех сотен невидимок, втянувшихся в город для того, чтобы жить в подземных переходах, почти сливаясь с каменным полом, топтаться на картонках перед входом в магазины, медленно плыть, словно потерянные души в чистилище — среди существ живых и видимых, ведущих настоящую жизнь, имеющих настоящую работу, и настоящие деньги на карточке, и возможность покупать в кредит все мыслимые товары, в том числе и время.

Впрочем, его все же было видно, точно так же как видно всех нас, когда мы играем эпизодические роли в этом утомительном фильме, именуемом повседневной жизнью. Ранним утром он часто становился героем черно-белого документального сериала на зернистом экране, где видны разве что статисты и происходящее ограничивается бодрым движением машин, в которых сидят трейдеры и управляющие дальневосточными фондами, выехавшие на работу раньше своих коллег. Позже, когда открываются закусочные и улицы заполняются банкирами, брокерами и биржевыми аналитиками, его оттесняют в массовку, и его можно не заметить за датой на экране или мигающими цифрами, показывающими несущееся вперед время.

Как и у всех актеров, играющих перед уличными камерами видеонаблюдения, его талант был скрыт от мира, и его способности как звезды реалити-шоу могли долго оставаться невостребованными, пока кто-то не решит, что его роль почему-либо должна стать решающей, и редактор программы, которую мы называем повседневной жизнью, вдруг поймет, что это именно он оказался в нужное время в нужном месте — когда в последний раз видели ту девочку, или когда куда-то увозили того парня, или когда, как это часто случается в кино, какие-то люди обменивались друг с другом чемоданчиками.

Но никаких увлекательных событий подобного рода сейчас не происходило.

Одинокий мужчина или женщина (капюшон мешал даже определить пол этого существа) двигался в приливах и отливах статистов, иногда вместе с волной, а иногда против потока. Для этих статистов он тоже был статистом, и, незаметнее самых незаметных, он время от времени попадался у них на пути. Он проделывал это день за днем, неделю за неделей, месяц за… Хотя нет, он был здесь всего месяц. Четыре недели подряд он приходил сюда, бормотал, бродя по растрескавшемуся тротуару напротив стоянки, а потом он исчез. Телевизионное реалити-шоу продолжалось без него, не осознавая даже, что эта звезда немого кино пробыла в поле зрения его камер уже в общей сложности больше трехсот шестидесяти часов.

Если бы у этого фильма имелась звуковая дорожка, она бы не помогла. Даже если бы в глубину его ужасного грязного капюшона удалось поместить микрофон, это бы ничего не прояснило. Прибор зафиксировал бы разве что бормотание помешанного бродяги, бубнящего себе под нос цвет, модели и номера совершенно, по всей видимости, случайных машин, а также время, когда та или иная машина проезжает мимо его кусочка тротуара. Скорее всего, это была обычная навязчивая мания.

И какой сложнейшей аппаратурой наблюдения надо было обладать, чтобы понять, что глаза, прячущиеся в темной глубине капюшона, обращали внимание лишь на те автомобили, которые устремлялись на подземную стоянку в здании напротив? И даже если бы существовала аппаратура, способная установить такую зависимость, вряд ли она смогла бы обнаружить, что поток неинтересной информации записывается на жесткий диск маленького диктофона, лежащего во внутреннем кармане куртки.