Тайные общества Черной Африки - [86]

Я не счел возможным перечить ему, так как не знал его языка, а переводчик, от которого я зависел, не мог найти в себе мужества переводить аргументы, которые могли прийтись не по душе королю... И я вынужден был признать все его доводы...

До позднего времени я рассказывал ему об Англии. Он с юмором воспринимал сведения о наших правах и обычаях. Выразил отвращение по поводу тюремного заключения за преступление. Это, сказал Чака, самое страшное наказание из всех, которые существуют на свете. Если виновен, надо убить. Если подозрение только коснулось — надо отпустить, ибо сам арест уже будет предупреждением на будущее. Весь следующий день продолжались танцы, а когда стемнело, вождь приказал людям принести связки сухого камыша и осветить «сцену». Потом вдруг я услышал вопли и свет мгновенно погас, начались паника и крики. Оставив Майкла и Джекоба возле хижины, я пошел узнать, в чем дело. Мне намекнули, что во время танцев Чаку зарезали. Я сразу же вернулся, чтобы позвать Майкла и застал его кричащим «ура!» — бедняга по ошибке принял суматоху за кульминацию праздника. Я приказал ему принести лампу и ромашковую настойку — единственное, что у меня было.

Всеобщая паника достигла предела. Мы втроем пошли к королевской хижине, думая обнаружить там Чаку. Пока мы пробирались сквозь толпу, у Джекоба начался эпилептический припадок, и я лишился переводчика. Возле хижины Чаки стояла плотная толпа. Моя лампа погасла. Женщины из сераля были близки к безумию. Они тащили меня то в одну; то в другую сторону. Положение было критическим.

Я сделал попытку войти в хижину, где, как я думал, находился Чака. Но тут мужчина со связкой тростника схватил меня за руку и потащил в сторону. Ему стал помогать другой. Мы пробежали минут пять, и я увидел вождя в соседнем краале. Тут же промыл ему рану раствором ромашки и перевязал ее. Он был ранен ассегаем в левую руку, и лезвие прошло под ребро слева. Случайно оно не задело легкое, но крови было много. Его собственные лекари, хорошо разбиравшиеся в резано-колотых ранах, сразу же дали ему рвотное и слабительное, а потом промыли рану отваром из кореньев. Кроме того, они попробовали кровь из раны, чтобы убедиться, что ассегай не отравлен.

Чака метался и кричал всю ночь. Крики и вопли снаружи стали невыносимыми. Утро явило ужасающую картину. Просто у меня не хватает красок описать все происходившее. Толпы все прибывали. Люди давили друг друга. Многие лежали без сознания от перевозбуждения. Кто-то умер от разрыва сердца. Женщины рвали волосы, раздирали ногтями кожу, срывали медные кольца. Я был занят оказанием помощи и не видел заключительной сцены, когда люди стали убивать друг друга.

Скоро стало известно, что ранено еще шесть человек теми, кто покушался на Чаку. Предполагали, что их послал Звиде, король ндвандве — единственный сильный противник Чаки. Два полка отослали на поиски злоумышленников. Вскоре очень кстати прибыли лекарства, отправленные Фаруэллом, и я обработал раны еще раз.

Четыре дня положение оставалось очень серьезным. На пятый началось улучшение. Вернулись те, кто пошел на поиски врагов, и принесли тела троих, убитых в буше. Якобы это были убийцы. У них отрезали правое ухо. Тридцать тысяч человек прошли мимо, и каждый ударял тело палкой и бросал ее тут же. Понятно, что от жертв ничего не осталось. Уши сожгли на большом костре посредине крааля, и Чака нашел в себе силы подняться и выйти наружу.

С момента покушения по зулусским обычаям вступил в силу запрет на носильные украшения, мытье тела, бритье, и ни один мужчина, у которого была беременна жена, под страхом смерти не имел права подойти к Чаке. Все плотские грехи наказывались безжалостно, и несколько человек было за это убито. Индуны в своих краалях приносили скот в жертву духам».

Совет индун совершенно верно определил мотивы покушения — оно явно было связано с недавней смертью Звиде и явилось обрядом очищения — ихламбо, который совершил его сын и наследник Сигуньяна.

На следующий день после покушения Финн под предлогом пополнения запаса лекарств покинул резиденцию и уехал в Порт-Наталь вслед за группой Фаруэлла. В начале августа они вновь были у Чаки. Предстояла важная церемония.

Фаруэлл привез в ква-Булавайо составленный им документ. То была ни много ни мало дарственная на Порт-Наталь и 3500 квадратных миль его окрестностей. Вот что говорилось в том позорном документе: «Я, ингусс Чака, король зулусов и страны Наталь, властитель всей области, простирающейся от Наталя до бухты Делагоэ, унаследованной мною от отца... по доброй воле и в обмен на товары передаю и продаю Ф. Г. Фаруэллу и К° на вечные времена... порт и гавань Наталь... и окружающую территорию, описанную ниже».

Из вежливости Чака поставил закорючку под этим текстом, а вместе с ним «расписались» и его индуны. Последним был Джекоб. Думается, вождь не догадывался о назначении подобных купчих бумаг и тем более не подозревал о последствиях. Вскоре после этого над Порт-Наталем взвился «Юнион Джек»: Фаруэлл в присутствии нескольких индун Чаки поспешил объявить весь район британским владением и срочно отправил в Кейптаун бумаги, подтверждающие его нрава.