Тайные хроники Холмса - [12]

— Мы уже дали вам слово, — уверил его Холмс. — А теперь, лорд Хиндсдейл, если позволите, мне хотелось бы дать вам один совет.

— Какой?

Доверьтесь мисс Рассел. У этой рассудительной молодой дамы великой силы характер. Я уверен, что она не обманет вашего доверия. Учитывая ее привязанность к Гилберту, было бы жестоко оставлять девушку в неведении относительно истинного положения вещей. Уверен, что ее адвокату Фредерику Лоусону также можно доверять.

— Да, вы правы, — согласился лорд Хиндсдейл после минутного раздумья. — Я попрошу мисс Рассел о встрече в присутствии ее адвоката сегодня же.

Не знаю, о чем шла речь во время этой беседы, однако полагаю, что лорд Хиндсдейл повторил свой рассказ, который ранее изложил нам с Холмсом, поскольку в течение последующих месяцев мы получили два сообщения от мисс Рассел: одно — трагическое, извещавшее нас о том, что наш «общий друг» переведен в швейцарскую клинику по причине ухудшения здоровья.

Второе, полученное через несколько недель после первого, содержало более приятные новости. Мисс Рассел сообщала о предстоящей свадьбе с Фредериком Лоусоном, приглашая нас с Холмсом на торжественную церемонию. К сожалению, мы не смогли на ней присутствовать, поскольку Холмс в то время был предельно нанят тиллингтонским скандалом и ему постоянно требовалась моя помощь.

Что же касается Парадольской комнаты, то я дал слово не обнародовать эти факты и потому ограничился лишь упоминанием этого случая в опубликованных записках[12] и написанием этих тайных отчетов, которые и вместе с другими конфиденциальными материалами положил в сейф моего банка, зная, что, кроме меня и Холмса, их никто не увидит.

«Чудо из Хаммерсмита»

— Какой ужасный день! — пожаловался Холмс. Он стоял у окна нашей[13] гостиной на Бейкер-стрит, барабаня пальцами по стеклу, с другой стороны которого сплошным потоком хлестал дождь. — Никаких расследований для оживления умственной работы! Нет книг, стоящих чтения! Не на что смотреть, кроме мокрых зонтов да извозчичьих лошадей, от которых идет пар! Нам надо хоть что-то сделать, Ватсон. Я не вынесу даже часа в этих стенах — задохнусь от скуки!

В таком беспокойном состоянии мой друг пребывал весь день, то вышагивая по комнате, то бросаясь ни диван и задумчиво глядя в потолок.

— Что вы предлагаете, Холмс? — спросил я.

Я сидел у камина и читал вечернюю газету, никакого желания покидать дом в такую мерзкую сырую погоду у меня не было.

— Давайте-ка посмотрим, что нам предлагает «Стар», — сказал он, подойдя ко мне.

Взяв газету, Холмс перелистал ее и нашел раздел с развлечениями.

— Что вы предпочитаете? Театр или концерт в Сент Джеймс-холл? А может быть, пойдем в ресторан «Гольдини»?[14]

— Если честно, мне ничего этого не хочется. Жуткая погода, Холмс.

— Ну и скучный же вы человек! От сырости еще никто не погибал. Ага! Я, кажется, нашел кое-что, что оторвет вас от камина. В «Кембридже»[15] поет «французский соловей». Думаю, это вас вдохновит! — сказал Холмс и очень развеселился, увидев, с какой живостью я вскочил на ноги. — Кажется, она ваша любимица, не так ли?

— У нее замечательный голос, — ответил я немного скованно.

— И совершенно потрясающие лодыжки. Что вы на это скажете, мой дорогой друг? Дождь ведь не помешает нам ее увидеть?

— Если вы так хотите. Это сугубо ваше решение.

Холмс все еще посмеивался от удовольствия, когда мы, тепло одевшись, остановили кеб и отправились в «Кембридж», заехав по пути к «Марчини»[16].

Из-за дождя народу было немного, и мы легко нашли места в третьем ряду партера, откуда отлично видны сцена и ведущий, объявляющий номера.

Начало программы мне не очень понравилось. Выкупал неинтересный клоун, посредственные канатоходцы, «человек-змея», одетый в трико из леопардовой шкуры, причудливо изгибавшийся и принимавший самые неожиданные позы, а также пара дрессированных тюленей, которым по причинам, одному ему ведомым, горячо аплодировал Холмс.

Я же приберег свои восторги дли Маргерит Россиньоль, которая появилась в конце первого отделения.

Те, кому не довелось видеть «французского соловья» на сцене, лишились возможности послушать одну из величайших певиц мюзик-холла.

Она не только обладала дивным сопрано, ангельским и абсолютно нефорсированным чистым верхним «до», но также полной и вместе с тем очень изящной фигу рой.

В тот вечер, как я помню, она была одета в шелковое платье цвета лаванды, которое прекрасно оттеняло ее роскошные пшеничные волосы, элегантно украшенные плюмажем из одного пера, и алебастрово-белые плечи.

Декорации удачно подчеркивали очарование актрисы. Она пела в беседке, увитой розами, на фоне декораций с изображением цветущего сада. Певица и сейчас стоит у меня перед глазами с чуть поднятой вверх миловидной головкой. Исполнив несколько баллад, она закончила выступление несравненной «Колыбельной» Годара[17], а затем красный бархатный занавес скрыл ее под неистовый восторг зала.

Мои ладони еще не успели остыть от аплодисментов, когда Холмс потянул меня за рукав и прозаически предложил отправиться в бар.

— Виски с содовой, Ватсон? Если мы поспешим, то будем у стойки в числе первых.