Тайны Змеиной горы - [76]

У Силантия глаза, что угли в костре. Подпрыгнул на месте. Из груди вперегонки вырвались жаркие слова:

— Вот раздобыть бы ту грамотку да рудничным работным подсунуть! До единого убегли бы с работ!

— Есть такая грамота. — Васька кивнул на своего спутника: — А я надумал кое-что. Для нас двери в рудник на крепеньком замке, а для тебя, Силантий, настежь открыты — в кармане спасительная бумага шелестит. Согласен ли ты, дядька, снести ту грамоту на Змеев рудник?

Силантия будто кто крапивой по голому боку стеганул.

— За кого меня почитаешь! Нешто я какой обидчик или враг работному человеку! Прячь надежнее грамотку в зипун!

— Дело говоришь, дядька. На тебя надеется сам Сорока. А грамотку передай в надежные руки, чтобы всем работным известна стала…

…Караульный начальник подкидывал вопросы, Силантий молчал.

— От кого получил прелестную грамоту, что была зашита в зипуне?.. Выходит так: убежал с рудника не зная как и через кого, отпускной билет где взял — сплошное вранье, грамотку с зипуном зацепил. Что ж, испробую подыскать ключ к твоему замочку. Эй, солдаты, подать сюда свежих березовых хлыстов, штук несколько железных прутьев попрогонистее да ушат подсоленной воды похолоднее!

Солдаты приволокли, что требовалось, и зажгли не один светец. Силантий удивился поначалу: «Зачем огонь, коли в караульной комнате дневная светлынь?» На дымящем пламени солдаты пристроили железные прутья. «Неужто, ироды окаянные, каленым железом почнут шкуру на живом человеке палить?» От верной догадки у Силантия испуганно забегали глаза. На миг даже показалось, что в нос ударил противный-запах горелого мяса. К горлу подступила тошнота…

Для начала Силантия поколотили палками. Когда потерял чувство, исполосованную спину облили водой из ушата. Силантий открыл глаза, но не раскрыл крепко закушенных, посиневших губ.

— Прутья подать! — дико закричал начальник.

Страшная, пронизывающая боль ввергла Силантия в беспамятство.

Так повторялось несколько раз с малыми перерывами в один-два дня. Силантий совсем обессилел, не мог передвигаться. Тогда начальник сам стал приходить в душную камеру-одиночку. Здесь и допрашивал Силантия.

Как-то на последнем допросе начальник пристально посмотрел на подследственного и отшатнулся прочь — на топчане валялся мешок с костями, а не человек. «Такого боем не возьмешь. Чего доброго богу душу отдаст».

— Час твой короток, Силантий Легостаев. Пора и о спасении души подумать. Выбирай одно: говори правду или же умрешь, как скотина, без исповеди и святого причастия. Выбирай!

На другой день Силантий почувствовал, что душа с телом ненадежные друзья. Запросил попа. Тот пришел и напрямик объявил:

— Выворачивай душу наизнанку, чадо, говори всю правду, что утаил от господина караульного начальника. Тогда дам отпущение во грехах твоих и душа твоя без единого темного пятнышка вознесется на небеси во власть единого и всемогущего бога нашего…

Не устоял Силантий. Перед крестом рассказал обо всем, что утаил на допросах, и умирал с улыбкой на лице. Поп бубнил отходную, отпускал грехи умирающему.

* * *

После смерти секретного колодника Силантия Легостаева рудничное начальство косо смотрело на лекаря Гешке. Со слов умирающего, лекарь укрывал Ваську Коромыслова. Но у начальства было мало оснований для предания лекаря суду. Умирая Легостаев не назвал ни одного человека, который подтвердил бы его слова. Сам же лекарь заявлял, что Коромыслова лечил только в госпитале. Заподозренного лекаря уволили со службы раньше истечения срока контракта.

Слишком скупые показания дал Легостаев. Из них для рудничного начальства явствовало одно: Васька Коромыслов — опасный человек. Где он взял зловредную грамоту, кто устроил побег секретным колодникам — все это по-прежнему оставалось неразгаданной тайной.

Сначала Гешке вознамерился немедленно поехать на родину. Но отъезд пришлось отложить. Зима на исходе, далекий же путь быстрее преодолеть по санной дороге, когда караваны с серебром и золотом Колывано-Воскресенских заводов отправлялись в Петербург.

Увольнение больно задело самолюбие Гешке. Он, стал рассеяннее и раздражительнее. Правда, в нем не угас огонек былой предприимчивости. Но действия Гешке теперь отличались ненужной и беспорядочной суетливостью, иногда бесцельностью, но он со свойственной ему методичностью посещал единственного больного в семье Лелесновых.

Феклушу изводили затяжные приступы сухого кашля. Из-за него все тело охватывал иссушающий жар. После кашля наступала общая слабость, на коже проступал густой, клейкий пот, холодный, как утренняя роса.

Гешке перепробовал не одно лекарство. Больная стала откашливать, но это не улучшало ее общего состояния. На неузнаваемо похудевшем лице Феклуши глубоко провалились глаза. В них — выражение постоянной задумчивости и тихой грусти. Исчезновение сына нанесло незаживающую рану сердцу матери. Поэтому настойчивые старания Гешке вернуть больной здоровье не имели ожидаемого успеха. Лекарь сокрушенно качал головой и все чаще говорил Федору наедине:

— Надо фернуть матерь сын. То лючший лекарстф…

Вскоре неожиданно и сам лекарь слег в постель. Высшее начальство запросило дополнительные разъяснения к показаниям Легостаева. Не обошлось без новых допросов, которые повел все тот же караульный начальник. Гешке не выдержал резкого, оскорбительного тона и вспылил на допросе, как подожженный порох. Все кончилось тем, что правую сторону грузного тела Гешке поразил глубокий паралич.