Тайны японского двора - [33]

В Париже такие «на чаи» вообще не приняты. Дають «роur boire», но и то лишь в ресторанах и гостиницах слугам, фиакрам, кучерам, но обер-кондуктора их получают очень редко и то лишь от иностранцев.

Раздался гудящий звук въезжавшего в вокзал поезда.

Они поспешно вышли на платформу.

XIV. У парикмахера

Счастливо миновав любопытные взгляды толпы, барон с Хризан-той направились стороной мимо багажной станции в маленькую улицу Мартиньоль, где, миновав угол площади, они впервые свободно вздохнули.

— Кажется нас никто не заметил, — сказала Хризанта.

— Я также убежден в этом, — подтвердил барон.

Они прошли мимо рыбного склада с консервами. Тут была нагружена рыба соль в больших ящиках, предназначавшаяся для отправки в вагонах-ледниках.

Хризанта поморщилась. Запах рыбы ей был неприятен.

— Фи, здесь пахнет совсем как у нас в Нагасаки, на большой рыбной платформе.

— Это замечательно! — воскликнул барон, заметив рядом с рыбной лавкой парикмахерскую. — Вот где я могу снять мою бороду, а ты тут найдешь какой-нибудь крем для лица.

Они вошли к куаферу, где их встретила старуха в засаленном переднике, прибиравшая столы.

— Пожалуйте, муж сейчас освободится: вот он тут на дворе бреет кондукторов.

Оказалось, что барон попал в железнодорожную парикмахерскую.

Делать было нечего. Они уселись на каких-то деревянных стульях в ожидании господина куафера.

— «Ме voila», вот и я, — воскликнул сутуловатый толстый мужчина лет пятидесяти. Рукава его были засучены. В левой руке он держал ноздрястую губку, переполненную мыльной пеной, а в правой бритву, которой, по-видимому, только что производил свою работу.

— Снимите мне бороду, — спокойно сказал барон.

— Мосье, это преступление. Такие бороды отращиваются годами, их холят, но не бреют.

— Femme le veut, — Dieu le veut (женское желание, как Воля Божья, повелевает), — сказал барон.

— Совершенно верно, — отвесив поклон, произнес куафер, — мы, как негры доброго старого времени, рабы наших дам.

— А вот этой даме, — продолжал барон, не обращая внимания на болтовню парикмахера, — благоволите лицо и шею помазать каким-нибудь кремом.

— У меня, к сожалению, нет дорогих кремов. Здесь, мосье, нет такой публики, которая бы платила за friction по пяти франков. Мы тут пользуемся попросту белилами с вазелином или кольдкремом.

— Делать нечего, — сказал барон, подводя Хризанту к креслу.

Словоохотливый парикмахер полез в шкаф и достал большую банку с разведенными белилами.

Надев на Хризанту белую блузу и отделив воротник от шеи ватой, он принялся большими комьями наносить на лицо краску.

— Это ужасно, — воскликнула Хризанта, — я буду совсем татуированная, как малайка.

— Немножко терпения, — успокаивал куафер. — Все лишнее сотрем.

Через пять минут Хризанту нельзя было узнать, и барон всплеснул руками, когда к довершению всего на щеку была поставлена обычная анжулемская мушка.

— Теперь за вами очередь, — обращаясь к барону, самодовольно произнес куафер.

Бороды как не бывало. Только клочья и пряди, валявшиеся на полу, указывали на ее присутствие.

— Вот так, теперь ты мне нравишься больше прежнего, — сказала Хризанта, неожиданно поцеловав барона.

— Il est toujours beau (он все-таки прекрасен), — с легким поклоном подтвердил куафер.

Барон щедро рассчитался за работу и видимо повеселел.

Молодые люди вышли от куафера в самом прекрасном настроении.

Минуя захолустные улицы и переулки, барон позвал фиакр, который их быстро довез в гостиницу «Континенталь».

— Мы без багажа, проездом, — обратился барон к консьержу.

XV. Японский император и его двор

Во главе всех, отстаивавших интересы Японии в продолжении последних двух десятилетий, говорил историк фон Гессе-Вартег, стоял Мутсу-Гито, ныне царствующий император. Гибель шогунов, водворение во главе правления старинной династии, введение европейской культуры, устройство новой армии и флота, конституция — одним словом, все это удивительное, беспримерное в истории, превращение Японии из прежней деспотической, феодальной страны в современное передовое государство с западной цивилизацией, все это приписывается в Европе инициативе японского императора. Если это действительно так, то Мутсу-Гито может считаться самым замечательным не только из ста двадцати двух императоров своей династии, но даже значительнейшей личностью в истории.

Поэтому особенно интересно ближе познакомиться с такой личностью. Уже одно то, что сто двадцать третий член одной и той же династии занимает трон и что его генеалогическое дерево берет свое начало с 600 г. до P. X., т. е. 2602 года тому назад, — одно это делает его интересной личностью.

При ближайшем знакомстве обстоятельства выясняются иначе. В Японии далеко не так строго придерживались правил престолонаследия, как у нас в Европе. Наследник престола избирается из толпы сыновей, родившихся от наложниц, а иногда на трон возводились даже женщины. Нередко император выбирал себе в наследники и усыновлял сына ближайшей к трону аристократической семьи.

В японской истории были, правда, случаи, когда трон переходил от отца к сыну, но эти случаи были крайне редки. В первые столетия существования этой династии, родоначальником которой считается Иму-Тенно — сын неба, — император был самодержавным властелином, позже стали пользоваться влиянием и властью некоторые семьи из ближайших ко двору; они постепенно перетянули на свою сторону все правительство, и вскоре императоры превратились в буквальных кукол, которые сажались на трон, по произволу правящих регентов, еще совершенными детьми и изгонялись, как только достигали зрелого возраста и могли стать опасными для узурпаторов.