Тайны выцветших строк - [4]
На этот вопрос Клоссиус нашел ответ в другой древней рукописи — «Ливонской хронике», которую составил в XVI столетии бывший рижский бургомистр Франц Ниенштедт.
В ней упоминалось, что в 1558 году Иваном Грозным был взят Дерпт.
Подозревая, что потомки хозяйничавших когда-то в этом городе немецких меченосцев продолжают тайные сношения с недругом России, магистром Ливонского ордена, Грозный решил переселить их в русские города Владимир, Нижний Новгород, Углич и Кострому, показать пастору свою московскую «либерею» (библиотеку), состоявшую из книг на греческом, латинском и древнееврейском языках, полученных в дар от константинопольского патриарха и хранившихся, как драгоценное сокровище, замурованными в двухсводчатых подвалах под Кремлем.
«Великий князь, — говорится в хронике, — слышал об этом отличном и ученом великом человеке, Иоганне Веттермане, много хорошего, про его добродетели и знания, и потому велел отворить свою великолепную либерею, которую не открывали более ста лет с лишком, и пригласил через своего высшего канцлера и дьяка Андрея Солкана, Никиту Высровату и Фунику вышеозначенного Иоганна Веттермана и с ним еще несколько лиц, которые знали московитский язык, как-то: Фому Шревена, Иоахима Шредера и Даниэля Браккеля, и в их присутствии велел вынести несколько из этих книг. Эти книги были переданы в руки магистра Иоганна Веттермана для осмотра. Он нашел там много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет, так как они сожжены и разрознены при войнах, как то было с Птолемеевой и другими либереями. Веттерман заявил, что, хотя он беден, он отдал бы все свое имущество, даже всех своих детей, только бы эти книги были в протестантских университетах, так как, по его мнению, эти книги принесли бы много пользы христианству.
Канцлер и дьяк великого князя предложили Веттерману перевести какую-нибудь из этих книг на русский язык, и если он согласится, то они представят в его распоряжение тех трех вышеупомянутых лиц и еще других людей великого князя и нескольких хороших писцов, кроме того, постараются, чтобы получали от великого князя кормы и хорошие напитки в большом изобилии, а также хорошее помещение и жалование и почет, а если они только останутся у великого князя, то будут в состоянии хлопотать и за своих».
Как ни заманчиво было это предложение, напуганные слухами о крутом нраве Ивана Грозного немцы заколебались. И, хотя «отличному и ученому человеку» Веттерману очень хотелось ближе познакомиться с книжными сокровищами русского царя, он не решился предпочесть мертвые листы живым людям, своим соотечественникам, нуждавшимся на чужбине в руководителе и наставнике.
Франц Ниенштедт рассказывает, что у приглашенных к царю немцев возникло опасение, не придется ли им, как только они кончат одну книгу, сейчас же приниматься за перевод другой, «и они тогда не смогут избавиться от этой работы до самой смерти». Посовещавшись, они попросили передать Ивану Грозному, что таким важным делом, как перевод этих книг, должны заниматься не простые миряне, но «наиумнейшие, знающие писание и начитанные люди».
«При таком ответе, — заканчивает свое повествование автор хроники, — Солкан, Фуника и Высровата покачали головами и подумали, что если передать такой ответ великому князю, то он может им самим прямо навязать эту работу (так как велит всем им присутствовать при переводе), и тогда для них ничего хорошего из этого не выйдет; им придется тогда, что, наверное, и случится, умереть при такой работе, точно в цепях. Потому они донесли великому князю, будто немцы сами сказали, что поп их не сведущ, не настолько знает языки, чтобы выполнить такое поручение. Так они все и избавились от подобной службы».
Любознательный Веттерман все же попросил Солкана одолжить им хотя бы одну книгу на шесть недель, но «высший канцлер» припугнул его, что Иван Грозный может тогда их заподозрить в намерении уклониться от предложенной им работы.
«Обо всем этом, — уверяет Франц Ниенштедт, — мне рассказывали сами Томас Шреффер (то есть Фома Шревен) и Иоганн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы».
Бесхитростный рассказ дерптского пастора, записанный его современником и соотечественником, бывшим рижским бургомистром Ниенштедтом, во многом совпадал с впечатлениями Максима Грека. И тот и другой с завистью и восхищением говорили о книжных сокровищах, не имевшихся ни в одной европейской библиотеке. Несколько странным было утверждение Веттермана, будто «либерею» не открывали более ста лет. Тогда каким же образом мог ее видеть Максим Грек, живший почти одновременно с Веттерманом? В «Сказании о Максиме философе» говорилось о книгах, привезенных племянницей византийского императора Софией Палеолог. Ниенштедт же утверждал, что они получены в дар от константинопольского патриарха.
Клоссиуса, напавшего на след «исчезнувшего сокровища» и тешившего себя надеждой, что именно ему выпадет счастье его отыскать, эти неувязки не очень тревожили. Но, кроме списка «Хроники Ниенштедта», с которыми познакомился Клоссиус, были и другие списки этой хроники. Расхождение в них сводилось к тому, что в одном варианте говорилось о двухсводчатых тайниках, в другом же — о трехсводчатых, под тремя замками. Это могло быть и простой опиской. Во всех списках были искажены фамилии приближенных к Ивану Грозному дьяков. «Андрей Солкан» был не кто иной, как дьяк Андрей Щелкалов, один из ближайших советников царя, позднее ведавший посольскими делами. «Никита Высровата» — хранитель печати Иван Висковатый, «Фуника» — казначей Никита Фуников.
