Тайны Второй мировой - [151]

У Платонова смерть становится творцом жизни. Именно с этим ощущением гибнут бойцы: «С успокоенным, удовлетворенным сердцем осмотрел себя, приготовился к бою и стал на свое место каждый краснофлотец. У них было сейчас мирно и хорошо на душе. Они благословили друг друга на самое великое, неизвестное и страшное в жизни, на то, что разрушает и что создает ее, — на смерть и победу, и страх их оставил, потому что совесть перед товарищем, который обречен той же участи, превозмогла страх. Тело их наполнилось силой, они почувствовали себя способными к большому труду, и они поняли, что родились на свет не для того, чтобы истратить, уничтожить свою жизнь в пустом наслаждении ею, но для того, чтобы отдать ее обратно правде, земле и народу, — отдать больше, чем они получили от рождения, чтобы увеличился смысл существования людей. Если же они не сумеют превозмочь врага, если они погибнут, не победив его, то на свете ничего не изменится после них, и участью народа, участью человечества будет смерть».

Смерть, по Платонову, оправдана тогда, когда она приносит победу и становится итогом не напрасно прожитой жизни. В этом случае смерть становится порождением новой жизни и увеличивает смысл существования последующих поколений. Платонов, вслед за русским философом Н.Ф. Федоровым, верил в возможность грядущего воскрешения всех мертвых, для чего надо вновь собрать из просторов Вселенной все атомы и молекулы каждого из когда-либо живших на Земле людей. При этом воскреснуть должны новые, просветленные, очищенные от скверны и обретшие способность к творческому преобразованию мира люди[47]. Пять моряков-севастопольцев уже достигли этого грядущего бессмертного статуса. И не случайно у первых читателей рассказ Платонова вызывал не грустное, а светлое чувство и ощущение продолжающейся жизни, несмотря на гибель героев. Читатели писали ему, что рассказ они читают «радостно» и что «Одухотворенные люди» — это «кусок солнца на зеленой живой траве под белой печальной березой, где и свет, и тени, и ветер, и зной, и люди, и предметы, и жесткая известковая земля, и думы этих людей, и все проникнуто свежестью и волнением, какой-то исключительной и вместе с тем очень возможной, жизни»^{558}.

Сегодня уже нельзя точно установить, как именно происходил последний бой пятерки моряков во главе с политруком Фильченковым. С уверенностью можно только утверждать, что его группа пропала без вести, так как тел никого из пятерых найти не удалось. Уже один этот факт опровергает легенду о добравшемся до своих Цибулько. Неужели бойцы 18-го батальона не похоронили бы умершего на их руках героя с воинскими почестями и не отметили бы место захоронения? Точно так же отсутствие могилы Назарова служит еще одним доказательством недостоверности истории 28 панфиловцев.

Вероятно, в случае с пятью матросами-севастопольцами политрука выбрали на роль главного героя потому, что подвиг пропагандой был приурочен к годовщине Октябрьской революции. В принципе же нельзя исключить, что кто-то из легендарной пятерки в действительности оказался в плену и даже служил оккупантам.

В момент своего рождения, в ноябре 41-го, миф о пятерке Фильченкова призван был потеснить в памяти защитников Севастополя память о только что происшедшем разгроме советских войск в Крыму. Звание Героя Советского Союза Фильченкову, Одинцову, Красносельскому, Цибулько и Паршину было присвоено 23 октября 1942 года, в тот момент, когда Севастополь уже пал и Красная армия и флот были временно изгнаны из Крыма. Теперь подвиг пяти должен был подсластить горечь нового поражения, дать пример невероятной стойкости бойцам и командирам, откатившимся до Сталинграда и предгорий Кавказа.

Рассказ Платонова в военные годы воспринимался и переживался читателями как абсолютно реалистическое произведение. Один из них, Леонид Браславский, писал автору «Одухотворенных людей»: «Я жил некоторое время с десантниками-парашютистами, людьми, по своему духовному складу очень близкими морякам, и, по-моему, все, написанное Вами, в объяснение поступков Ваших героев, в предельной степени верно и здорово. Недавно, еще не читая Вашего рассказа, я попытался возродить на бумаге недавние встречи и погибших друзей и образ «ненависти в действии», исполненный, конечно, в нищенских и костлявых выражениях, совпал у меня с Вашим [бегущий, падающий и снова встающий Красносельский (на первой странице)], что меня обрадовало, как Ваше благословение… А добравшись до момента, когда моряк берет в рот землю («Цибулько изредка приподымал свое лицо от земли и вновь приникал к ней вплотную. Опухшие, потрескавшиеся от ветра уста его были открыты, он прижимался ими к земле и отымал их, а затем опять жадно целовал землю, находя в том для себя успокоение и утешение». — В. С.), я сам едва не сожрал журнал с Вашим рассказом»^{559}. Свою задачу Платонов видел в создании произведений, «полных истинной действительности, одухотворенных оживляющим мастерством писателя»^{560}. Оттолкнувшись от мифа, воспринимаемого как правда жизни, писатель, в свою очередь, породил миф, осознаваемый читателями-современниками как подлинная реальность.