Тайны военной агентуры - [102]

— О, да-да! Мы, японцы, любим поэзию. Стихи писэт нас император. После себя оставили стихи многие великие японцы.

— Это очень интересно,— сказал я, поглощенный предметом нашего разговора, и, уже совершенно не думая о мрачной причине его прихода, спросил: — Может быть, вы и сами что-нибудь написали?

Потупившись, Мешковатые Штаны залился румянцем, словно стеснительный школьник.

— Д-да, я пытаюсь,— признался он, заикаясь,— я пытаюсь, но у меня не очень получается. У меня не получается таких хоросых стихов, как у вас. Я плохой поэт.

— Может быть, вы прочитаете что-нибудь? — попросил я, забыв уже о всякой осмотрительности.

— Почитать мои стихи? — переспросил Мешковатые Штаны, широко раскрыв глаза и застенчиво улыбнувшись.— Но они плохие, плохие. Но, может быть, вы поправите их перелозэние на английский?

Он подал мне листок бумаги, на котором было напечатано несколько строчек. Я прочитал вслух:

Высоко в синем небе — луна,

Ее свет — словно серебряный снег на траве.

Мое тело устало от непосильной борьбы,

Моя душа — покойна.

Когда я произнес последнюю строку, мой голос дрогнул.

— Послушайте, Мешк...— начал я и тут же осекся.

Он засмеялся:

— Месковатые Станы! Да, я знаю, о’кей, о’кей, Месковатые Станы, пусть,— и, пожав плечами, посмотрел на свои брюки. Потом он взглянул на меня.

— Вам понравились мои стихи?

— Прекрасно! — искренне ответил я.— Не надо ничего поправлять.

— Спасибо, спасибо,— он бережно сложил листок, положил его обратно в свой карман и вручил мне конверт с моими конфискованными книжками.

— Васы записи, генерал.

Произнося мое звание, он инстинктивно дернулся, чтобы вытянуться и отдать честь, потом повернулся и пошел прочь, но через несколько шагов остановился и вернулся.

— У вас выросли чудесные овоси,— сказал он.— Мы, японцы, любим красивые садики. Красивые растения, чудесные стихи. Позмете руку?

Я ничего не имел против этого. И я пожал.

Аллан МИЧИ КОЗНИ В ЭФИРЕ

Со времени неудачной высадки под Дьеппом в 1942 году немцы не переставали хвастаться, что они поступят так же с любым новым десантом союзников. Однако 6 июня 1944 года 6000 судов союзников невредимыми подплыли к берегам Нормандии и начали высаживать войска прежде, чем даже немцы об этом узнали. В этот критический час операторы вражеских радаров были введены в заблуждение, решив, что мы будем вторгаться через Па-де-Кале, в 220 милях вверх по побережью от настоящего места высадки. Это хитроумно осуществленное в день «Д» дезинформирование противника было кульминационным эпизодом войны в эфире — сверхсекретной радиовойны, которая велась на протяжении четырех лет параллельно с непрекращаю-щейся битвой между военно-воздушными силами союзников и германскими люфтваффе.

Скоротечность воздушных сражений во второй мировой войне ставила обе стороны в полную зависимость от радиосвязи, которая была необходима для формирования и направления бомбардировочных флотов, так же как и для ведения истребителей на перехват вражеских бомбардировщиков. Кроме того, радар являлся опорой и германской, и британской противовоздушной обороны, засекая приближающиеся самолеты. Вследствие всего этого целью радиовойны было нарушение радиокоммуникаций противника и уничтожение его радиолокационных установок.

Радиотехнические меры противодействия, на официальном жаргоне RCM (radio counter-measures), стали без лишней рекламы применяться с осени 1940 года, когда бомбардировщики Геринга ходили в ночные рейды на британские города. Экипажи вели свои машины к целям по узким радиолучам, посылаемым из пунктов наведения во Франции и Бельгии, которые в определенных местах пересекались лучами, идущими из Голландии и Норвегии, и точка пересечения означала сигнал о приближении к объекту бомбардировки.

Британцы решили вмешаться в эту систему и начать подавать свои сигналы. Поскольку немцы нередко включали лучи за несколько часов до начала рейда, британские операторы имели время для их обнаружения и «корректировки». Таким образом, они могли ретранслировать эти лучи и, постепенно их «изгибая», отводить от города-цели. Двухступенчатого отклонения было достаточно, чтобы увести неприятельские бомбардировщики от объекта на 9 миль на 250-мильном курсе и заставить их сбросить свой смертоносный груз на пустынную местность.

После того, как немцы спохватились и перестали использовать лучевую систему наведения, заменив ее радионаведением из центров в Германии, британцы добавили к своему радиовоенному арсеналу новый прием. Когда штурман немецкого бомбардировщика запрашивал по рации пеленг для ориентировки, встревал британский радист, работающий на той же частоте, и давал ему неправильные данные. Часто немецких летчиков так запутывали аэронавигационными сообщениями, что, пролетав всю ночь, они садились при свете дня где-нибудь в Южной Англии, полагая, что это Франция.

Немцы первыми добились успеха в создании радиопомех на радарах. В феврале 1942 года германские боевые корабли «Шарнхорст», «Гнейзенау» и «Принц Ойген» выскользнули из Бреста и вошли в Ла-Манш. Британские операторы береговых радиолокационных станций увидели на своих экранах помехи, сначала совсем слабые, но постепенно увеличивающиеся по интенсивности. Ко времени, когда германские корабли достигли Дуврского пролива, помехи не исчезли, поэтому британские наблюдатели ничего не увидели и не послали на их перехват свои корабли и самолеты, и они благополучно миновали Ла-Манш и прошли в Северное море.