Тайны виртуальной жизни - [19]

Конечно, я понимала: вряд ли мне позволят оставить замок себе, мама не терпела в доме никаких чужих вещей. Но старинный замок – это не чужая вещь, он сам по себе, и у него есть сердцевина, а это же почти сердце! Разве можно назвать замок вещью?

Слесарь, которому я принесла свою находку, был уже очень старым. В мастерской работал и молодой слесарь, но он даже головы не повернул в мою сторону, а старик взглянул поверх очков и кивнул на свободный табурет – садись, мол, не стой. И я, конечно же, уселась, а замок держала в своей руке. Слесарь, его звали Терентий Васильевич или просто – дедушка Терентий, взял его и осмотрел, а потом сказал, что ключ он, пожалуй, сделает, если я смогу открыть замок. Мне это показалось ужасно глупым – ну как его открыть без ключа? Мне ведь как раз для того и нужен ключ, чтобы открыть! На что старик засмеялся и сказал: с ключом любой дурак откроет, а ты без ключа открой! И, глядя на мое расстроенное лицо, вдруг сказал: дело нехитрое, я тебя научу. Но дело, конечно, оказалось весьма хитрое, зато теперь сердца всех на свете замков принадлежат мне. Каких только замков не приходилось мне открывать! И к каждому нужен свой подход, замки как люди, каждый со своим характером и памятью. Вот взять два ключа от замков одинаковой системы – ключи будут стерты по-разному, даже от замков, выпускающихся тысячами. Нет двух одинаковых, и открываются все по-разному. Но нынешние замки скучные, как клерки в офисе: напичканы наворотами, падки на лесть. Это не те старые замки, которые когда-то делались вручную, каждая деталь неповторима, и если такой красавец открывал мне свое сердце, это было сродни сексу.

Но дело в том, что замок интересен мне, только пока я его открываю. Как только своего добилась – все, идем дальше. И тем не менее я их все вспоминаю с нежностью, а самые любимые храню в сундуке, запертом на тот, мой самый первый, замок. Первый замок – это как первый мужчина, его не забудешь и не спрячешь под ворох воспоминаний, это воспоминание всегда на поверхности. Первый триумф, первый утоленный жар обладания.

Ну что мне какие-то смешные замочки, которые Папаша купил на рынке, после тех сотен красавцев, которые покорялись моим рукам и моей страсти? И если я превратила это свое хобби в профессию, то лишь потому, что ничто иное не приносило мне таких денег и такого удовольствия. А диплом института, в котором написано, что я менеджер, мне так и не пригодился.

Нет, я не квартирная воровка, боже упаси!

Я тестирую замки для фирм, их выпускающих. Мне платят за то, чтобы я взламывала замки разных видов и размеров. Кто-то сидит за это в тюрьме, а мне за это платят. Фирмы и фирмочки со всего мира присылают мне свой товар и приглашают с целью протестировать свои изделия.

А в свободное время я делаю авторские куклы и домики для них. У меня постоянно в работе несколько интересных проектов и в голове кипят самые разные идеи, но работа эта очень тонкая, требующая времени и определенных навыков, а также отличных материалов. Конечно, с куклами я расстаюсь гораздо проще, чем с замками, потому что я делаю их, чтобы они жили своей жизнью, но есть несколько, которых я никому не отдала. Я потом делала реплики этих кукол, но ни разу они не вышли такими живыми, как оригинал. Что-то есть в этой теории одушевленности вещей, которые не совсем вещи.

И конечно, на Форуме о замках никто не знает, а о куклах – так, вскользь.

Просто незачем. Не потому, что я стыжусь того, что делаю, а просто потому, что все равно мало кто поймет. Вот вы сейчас поняли?

Как-то раз случилось мне попасть в больницу. Время там тянется долго, Интернета нет, и я взяла с собой почти готовую куклу, мне нужно было прошить ее паричок. Искусственные волосы разбираются на тоненькие прядки, которые продеваются в игольное ушко, а в самой основе паричка сотни дырочек, и в каждую продевается прядка, закрепляется с изнанки узелком. Чтобы прошить паричок, нужно несколько дней, а то и недель, зависит от размера и желаемого результата.

И так уж случилось, что в палате со мной оказались две дамы, обремененные семействами, с кучей журналов и судками с едой. Они постоянно болтали, обсуждая певцов, сюжеты сериалов, прикидывали, с кем бы из актеров при случае переспали – хотя ни один мало-мальски приличный мужик на пушечный выстрел не подпустил бы к себе ни одну из них, не то чтоб переспать. Но они мечтали, и, глядя на их мужей, я понимала почему. Если бы я вынуждена была спать с чем-то подобным, я бы мечтала уйти из дома и не вернуться. И вообще сойти с планеты.

И вот дамы обсуждали свои темы, а я сидела и тихонько прошивала паричок. Никого не трогала, никому не навязывала свои убеждения, просто прошивала паричок для куклы. И дамы, заскучав, обратили свои взоры на меня и поинтересовались, что же это я такое делаю. Я спокойно объяснила, что вот, дескать, кукла, а это паричок, и надо его прошить, а тут как раз свободное время оказалось. На что получила ответ: делать тебе нечего, да лучше бы ты… И выдали целый список тех занятий, которые, по мнению дам, лучше. На мой вопрос «Лучше для кого?» ответа не нашлось. Но они были твердо убеждены, что знают: мое занятие глупость и для меня будет лучше, если я займусь чем-то иным. Вскапыванием грядок, например. Или выпеканием пирогов. Или деторождением: «Мужа-то у тебя нет, поди, а был бы муж, он бы тебе не позволил в куклы играться, шуршала бы по хозяйству как миленькая!» Сама мысль о том, что я живу не так, как они, и даже ни на минуту не допускаю, что стану жить по их хотению в ближайшем обозримом будущем, приводила этих достойных дам в неистовство. Словно я одним своим существованием подорвала все устои православия, отечества, духовности и вообще сжечь меня мало, и уж точно не надо лечить, потому что таким, как я, жить нельзя.