Тайны Старого и Нового света. Заговоры. Интриги. Мистификации - [148]

10 января 1898 года начался суд над Эстергази. Он получил точные инструкции, как себя держать. Столь же тщательно отрепетированы были показания свидетелей — генералов и офицеров, которых заслушивали при закрытых дверях. Что же касается свидетелей-дрейфусаров, то председатель суда их грубо обрывал, даже когда дело касалось сенатора Шерера-Кестнера. Хорошо прирученные эксперты, конечно, никак не могли разглядеть в «бордеро» руку обвиняемого. Их заключение гласило, что письмо не могло быть написано майором. На другой день, 11 января, судьям потребовалось всего три минуты, чтобы побыть в совещательной комнате, а затем единодушно вынести оправдательный приговор. Он был встречен восторженными воплями собравшейся толпы. Еще один день — и 13 января на всю Францию, на весь мир прогремела знаменитая статья Золя «Я обвиняю», опубликованная в радикальной газете «L'Aurore». Он писал, что за осуждением Дрейфуса маячила тень реакции, клерикализма и оголтелой военщины. Великий писатель прямо обвинял военного министра Бийо, генерала Буадефра, его заместителя Гонза в организации темных махинаций, приведших к осуждению ни в чем не повинного человека и выгораживанию виновного.

В обстановке общего возбуждения, разнузданной кампании националистических газет против дрейфусаров беспринципные политики начинают подумывать, как извлечь пользу из этого для собственных честолюбивых планов. В палате депутатов бывший военный министр Кавеньяк — вскоре он снова займет этот пост — потребовал от правительства, чтобы оно представило скрываемые от публики безусловные доказательства вины Дрейфуса. Обвиняя правительство Мелина в нерешительности, Кавеньяк рассчитывал на то, чтобы при обострении политического кризиса заменить Феликса Фора на посту президента.

После некоторых колебаний генералы, взбешенные статьей Золя, решают с согласия правительства привлечь писателя к ответственности и больше всего опасаются, как бы в судебном зале не были с еще большей очевидностью выявлены допущенные беззакония. Поэтому боязливо, как преступник, обходящий место преступления, военщина, чтобы не допустить обсуждения вопроса о процессе Дрейфуса, добивается обвинения Золя лишь за несколько слов в его обширной статье. Придираются к фразе, что судьи (в процессе Эстергази) действовали «по приказу». Ведь письменного-то приказа никто, конечно, не отдавал, доказать здесь ничего нельзя, и писатель наверняка будет осужден за «клевету».

Политический кризис в стране продолжал нарастать, националистическая пресса разжигала страсти, призывала к погромам и расправам, именовала дрейфусаров гнусными изменниками родины, наемниками ее заклятых врагов. Анти-дрейфусары писали о «еврейском синдикате», располагающем миллионами. На деле, как свидетельствует, в частности, Л. Блюм, крупная и средняя еврейская буржуазия из-за своих эгоистических целей выступала против пересмотра «дела Дрейфуса». А Ротшильдов прямо уличили в финансировании антисемитской печати. Политический смысл заключался совсем в другом.

Монархисты и другие реакционеры объединились в злобном хоре, пытаясь перекричать и заглушить любой разумный голос. Указывалось даже на то, что в числе предков Золя были итальянцы, и выдающегося писателя газета «La Libre Parole» обозвала «венецианским поставщиком порнографии». Реакционную прессу активно поддерживали Ватикан, иезуитский орден. К антидрейфусарам примыкала большая часть правых республиканцев и республиканского центра. На стороне дрейфусаров были часть либеральных республиканцев, большинство радикалов во главе с Клемансо и социалисты во главе с Жаном Жоресом. Другая часть социалистов пошла за Ж. Гедом; осуждая оппортунистические ошибки остальных социалистических групп, она заняла сектантскую позицию: объявила о своем нейтралитете, поскольку, мол, рабочему классу нет дела до судьбы «буржуа» Дрейфуса. Как будто бы дело шло только о Дрейфусе! Эта позиция Геда мешала социалистам использовать политический кризис, вызванный «делом», для усиления рабочего движения.

Заговорщики-генералы продолжали идти напролом. В течение более чем двух недель, с 7 по 23 февраля, происходил суд над Золя. Организаторы процесса делали все возможное, чтобы не допустить обсуждения вопроса о «деле Дрейфуса». Это, однако, оказалось невозможным. Ведь речь шла об «оскорблении» генерального штаба как раз в связи с «делом». Лабори, адвокат Золя, заявил: «Военный министр ограничил судебное следствие, сузив пределы обвинения: на это он имел полное право. Мы, со своей стороны, вправе спросить, почему он так действовал, и я надеюсь, что ему не удастся уклониться от ответа». Сам Золя, обращаясь к присяжным, говорил: «Из моего письма взяли одну лишь строчку для того, чтобы на ней построить мое осуждение. Такой прием представляется не чем иным, как юридически хитросплетенным маневром, который, я снова повторяю, недостоин истинного правосудия».

На процессе Золя впервые давал публичные показания Пикар; ряд независимых экспертов выявили, что «бордеро» написано Эстергази.

Лабори ставил один за другим «неприятные» вопросы. Правда, генералы Мерсье, Буадефр и Гонз, как только почувствовали, что почва колеблется у них под ногами, немедленно отступили под защиту спасительной формулы «это военная тайна». Все они, их подчиненные, а также услужливый эксперт Бертийон голословно утверждали, что нет никаких сомнений в виновности Дрейфуса. Анри, а вслед за ним генерал Пелье клятвенно заверяли, будто секретное досье, содержащее материалы об измене Дрейфуса, было 15 или 16 декабря положено в сейф и поэтому не могло быть тайно (и следовательно, в нарушение закона) показано судьям на процессе «предателя». Пелье добавил, что военное министерство имеет документ, безусловно устанавливающий виновность Дрейфуса в занятии шпионажем. Возражая Жану Жоресу, говорившему о нарушении закона при осуждении Дрейфуса и о скандальном «суде» над Эстергази, Пелье принялся разжигать шовинистические чувства: «Жорес в чудной — я это допускаю — речи объяснил, что генеральный штаб готовит стране новые поражения. Моя душа солдата не может дольше выносить подобных речей! Я заявляю, что отнимать у армии доверие к ее начальникам — вещь преступная! Что после этого остается солдатам делать в предстоящей войне? Ваши сыновья, господа присяжные заседатели, без доверия к своим вождям пойдут на войну, словно на бойню. Эмиль Золя выиграет новое сражение, напишет новый „Разгром“ и покажет свои победы Европе, из которой Франция уже будет исключена».