Тайны советского хоккея - [65]

Но возмущенный чех якобы в торт плюнул, и он оказался у него на голове. Началась потасовка, которую с трудом удалось остановить. А потом хоккеистов вызывали ЦК КПСС, где обязали не разглашать этот инцидент. Чехи же, как организаторы чемпионата мира—72, направили руководству СССР письмо, в котором заявили, что не могут гарантировать безопасность Тарасову, Давыдову и Фирсову. И эти трое на мировое первенство не поехали, а заодно с ними и Чернышев.

Что касается торта, то тут авторы этой версии явно переборщили. Никто из игроков про этот случай ничего не знает. Но абсолютно все знают, как чехи ненавидели Тарасова. И было за что, ведь он, не стесняясь в выражениях, прямо с бортика во время матчей во всю мощь кричал нашим хоккеистам, чтобы действовали жестче. Пожалуй, все болельщики со стажем помнят, как однажды Йозеф Голонка, забросив шайбу в ворота сборной СССР, распластался на льду, словно заправский биатлонист, и, используя клюшку как винтовку, сделал вид, что стреляет именно в Тарасова.

В общем, потасовка, в которой, между прочим, наши парни задали чехам жару, – чей-то дар воображения, подхваченный болельщиками. Впрочем, кто-то верил и в эту версию. Простые люди вполне могли предположить подобное, зная «теплые» взаимоотношения советских и чешских хоккеистов. На самом деле, если бы подобное произошло, то ничего бы скрыть не удалось. На самом деле не было никакого конфликта, не было и заключительного банкета. Вратарь сборной СССР Александр Пашков по этому поводу сказал следующее: «После заключительного матча нас поздравили в раздевалке. А затем хоккеисты, разделившись на несколько групп, отправились праздновать победу».

Ходили слухи о том, что Фирсова, находившегося в прекрасных отношениях с Тарасовым, именно из-за этого не взял в сборную Всеволод Бобров, который к Анатолию Владимировичу относился прохладно. Но вот что рассказывал сам Фирсов. Он уже перед сезоном 1971–1972 года почувствовал колоссальную усталость, не столько физическую, сколько психологическую и моральную. Кроме того, и старые травмы напоминали о себе все настойчивее. Фирсов решил, что настало время завершать карьеру игрока. И сказал об этом Тарасову. Тот внимательно выслушал своего любимого ученика и убедил его отыграть всего один сезон. Он разработал для Фирсова специальный план предсезонной подготовки, позволившей хоккеисту постепенно выйти на оптимальный уровень. Тогда же они договорились, что Фирсов сыграет только на олимпийском турнире. А в ЦСКА в сезоне 1972–1973 года Фирсов уже выступал в качестве играющего тренера.

Этот факт также проливает в некоторой степени свет на историю ухода Тарасова из сборной. Возможно, он вместе с Чернышевым решил поступить точно таким же образом, как Фирсов. Остановиться на победной Олимпиаде.

Не так давно в разговоре с известным российским специалистом Юрием Васильевичем Королевым, бывшим много лет вице-президентом Федерации хоккея, я коснулся темы отставки Чернышева и Тарасова. «После Олимпиады, когда сборная вернулась в Москву, – рассказал он, – мы в одном кафе отмечали победу вместе с Аркадием и Анатолием. Тарасов на этой встрече как бы невзначай сказал Чернышеву – ну, что будем дальше делать? А тот ответил – да я уже заявление написал. Вроде бы отделался шуткой. И Тарасов мгновенно среагировал – ну, и я напишу. Все равно никто больше такого результата не покажет. И этой темы они больше не касались. Но вскоре все-таки ушли. Вполне возможно, именно потому, что хотели остаться непобедимыми. Оба же Великие тренеры. Они прекрасно понимали, что так или иначе, но наступит момент, когда нас опередят чехи или шведы, канадцы в первой половине семидесятых в чемпионатах мира не участвовали. Чемпионат мира 1972 года принимали чехи, дома они были чрезвычайно опасны…»

Точка зрения Юрия Васильевича Королева, пожалуй, не лишена смысла. Интересно отметить, что именно в 1972 году впервые в истории отдельно проводили Олимпиаду и чемпионат мира. Таким образом, хоккеистам дважды в сезон требовалось выйти на пик формы. Чуть выше мы отмечали, что Тарасов говорил Фирсову, что надо быть полностью готовым к играм в Японии. И вполне можно предположить, что он хотел поставить победную точку, заранее обсудив детали с Чернышевым. Но это только один факт, а есть и несколько других – противоположного свойства.

Спустя несколько лет я все-таки спросил Аркадия Ивановича, почему это случилось. Он корректно ответил – так сложились обстоятельства. Мягко дал понять, что не стоит касаться этой темы. На чемпионате мира 1991 года в Турку такой же вопрос я задал Анатолию Владимировичу. Может быть, поступил слишком смело, поскольку характер у Тарасова был жесткий. Он вполне мог отчитать меня за эту выходку. Стоявший за спиной Тарасова обозреватель газеты «Красная звезда» Олег Вихрев сделал страшные глаза и приложил указательный палец к губам – мол, молчи… Он и, конечно, Анатолий Владимирович знали, что я, тогда главный редактор еженедельника «Хоккей», работал в тесном контакте со старшим тренером сборной СССР Виктором Тихоновым, которого Тарасов, мягко говоря, недолюбливал. Но Анатолий Владимирович знал меня, как говорится, с пеленок. Он и мой отец Дмитрий Петров вместе играли в хоккей с мячом в ЦДКА. «Весь в папу, – буркнул Тарасов, – ничего не боится. Но я тебе ничего нового не скажу». И я услышал от него те же самые слова, что и от Чернышева.