Тайны русской империи - [27]

Предчувствуя философские возможности И.В. Киреевского, А. С. Хомяков в 1848 году адресовал ему дивное стихотворение:

Ты сказал нам: «за волною

Ваших мысленных морей

Есть земля — над той землею

Блещет дивной красотою

Новой мысли эмпирей».

   Распусти ж твой парус белый,

   Лебединое крыло,

   И стремися в те пределы,

   Где тебе, наш путник смелый,

   Солнце новое взошло;

И с богатством многоценным

Возвратившись снова к нам,

Дай покой душам смятенным,

Крепость волям утомленным,

Пищу алчущим сердцам!

С конца тридцатых, в сороковые годы начинаются споры славянофилов и западников, становясь с каждым годом все непримиримее и непримиримее. Смысл расхождения этих двух групп, пожалуй, никто не выразил более кратко и четко, чем Герцен. Говоря об И.В. Киреевском, он постулировал, что «между им и нами была церковная стена». И действительно, церковь, отношение к ней, и, более правильно и точно, пребывание в ней или только «около церковных стен» было тем существенным различием, которое уже в свою очередь определяло и другие философские, исторические, политические и прочие отличия сторон.

Писательская активность И.В. Киреевского жестко зависела от возможности напечатать то, что он пишет. Оттого-то все его статьи пишутся только тогда, когда у славянофилов появляется возможность издавать какой-нибудь сборник или журнал.

Так, в 1852 году в «Московском сборнике» появляется его статья «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России».

«Самое торжество ума европейского, — пишет он в этой статье, — обнаружило односторонность его коренных стремлений; потому что при всем богатстве, при всей, можно сказать, громадности частных открытий и успехов в науках, общий вывод из всей совокупности знания представил только отрицательное значение для внутреннего сознания человека… Многовековой холодный анализ разрушил все те основы, на которых стояло европейское просвещение от самого начала своего развития; так что собственные его коренные начала, из которых оно выросло, сделались для него посторонними, чужими, противоречащими его последним результатам».

В России же, но мнению И.В. Киреевского, отсутствовали три главные основы, которые действовали в Европе: древнеримский мир, католичество и возникшая из завоеваний государственность. «Рассудочность, проникавшая римскую жизнь во всех ее проявлениях, отразилась и в умственной особенности Запада, всюду заменяя внутреннее содержание; она заразила собою и западное христианство. Политическая же жизнь Запада основалась на насилии». Насилие в основании и должно в конце концов разрушить просвещенность Запада.

Отсутствие завоевания при начале государства в России, не абсолютность границ между сословиями, правда внутренняя, а не право внешнее, таковы, по мнению И.В. Киреевского, отличительные черты древнерусского быта.

В святоотеческой мысли, в православной вере И.В. Киреевский видел духовную альтернативу европейской образованности, ту альтернативу, которая может создать новую русскую философию. Он хотел, «чтобы те начала жизни, которые хранятся в учении Святой Православной Церкви, вполне проникнули убеждения всех степеней и сословий наших; чтобы эти высшие начала, господствуя над просвещением европейским и не вытесняя его, но напротив, обнимая его своею полнотою, дали ему высший смысл и последнее развитие, а чтобы та цельность бытия, которую мы замечаем в древней, была навсегда уделом настоящей и будущей нашей православной России».

В 1856 году в «Русской беседе» была напечатана последняя статья И.В. Киреевского «О необходимости и возможности новых начал для философии».

«Философия на Западе, — говорил он в ней, — дошла до своего крайнего предела развития. Есть желание противопоставить рационализму философские учения, основанные на вере, но на деле получается констатация лишь того постулата, что вера несовместима с разумом.

Отпадение Запада от Церкви привело к первому раздвоению «в самом основном начале Западного вероучения, из которого развилась сперва схоластическая философия внутри веры, потом реформация в вере и наконец философия вне веры. Первые рационалисты были схоластики; их потомство называется гегельянцами».

«Чем свободнее, — продолжал он, — чем искреннее верующий разум в своих естественных движениях, тем полнее и правильнее стремится он к Божественной истине. Для православномыслящего учение Церкви не пустое зеркало, которое каждой личности отражает ее очертание; не Прокрустова постель, которая уродует живые личности по одной условной мерке; но высший идеал, к которому только может стремиться верующий разум, конечный край высшей мысли, руководительная звезда, которая горит на высоте неба и, отражаясь в сердце, освещает разуму его путь к истине». Он не говорил о простом возобновлении философии Св. Отцов. «Возникшая из отношения веры к современной образованности, она должна была соответствовать и вопросам своего времени, и той образованности, среди которой она развилась. Развитие новых сторон наукообразной и общественной образованности требует и соответственного им нового развития философии. Но истины, выраженные в умозрительных писаниях Св. Отцев, могут быть для нее живительным зародышем и светлым указателем пути».