Тайны русской империи - [23]

.

В нем сочетались весьма редкие качества — академический склад ума и неутомимая практическая энергия в достижении поставленной цели. Каждый пост, занимаемый этим человеком, кроме практической службы рождал в нем и интерес историка. Его служебная деятельность всегда шла параллельно с ученой, всякая бюрократическая работа приводила у него ко всему прочему еще и к написанию научных сочинений. Так, в 1848 году по высочайшему повелению на него было возложено составление истории иностранных исповеданий з России, при этом он дослужился до вице-директора департамента духовных дел иностранных исповеданий (1851) и написал книгу «La Catholicismc Romain en Russic», за которую он был возведен Лейпцигским университетом в звание доктора философии.

Назначение его обер-прокурором Св. Синода в 1865-м и министром народного просвещения в 1866-м, при стольких талантах, кажутся делом глубоко оправданным. На этих должностях он оставался до 1880 года, когда власти попытались уступками смягчить ожесточение народовольческого террора и снять напряжение конституционного давления либерального общества. Итог этой политики — цареубийство 1 марта 1881 года. Оно внесло отрезвление в правящие верхи, и граф снова стал министром, только теперь уже министром внутренних дел, и одновременно был назначен президентом Академии наук. О его удивительной добросовестности и знании порученного ему дела ходили легенды. Рассказывали, что когда он вводил устав классических гимназий, то брал уроки греческого языка, дабы знать самому то, что вводит.

Дочь графа Д.Л. Толстого, графиня Софья Дмитриевна Толь[20], унаследовала от знаменитого отца аналитический ум, любовь к истории, строго монархические убеждения и человеческую основательность. Раз взявшись задело исследования роли масонства в истории России и Европы, она посвятила ему всю свою жизнь. Графиня умерла в 1917 году, но как именно и своей ли смертью — это неизвестно…

Вышедшая в 1914 году книга графини С.Д. Толь «Масонское действо» сразу же подверглась критиканскому обстрелу из самых тяжелых «освободительных» орудий. Рецензию в журнале «Голос минувшего» написал сам Семевский — один из ученейших и уважаемых в либеральных кругах «адвокатов-апологетов» декабризма[21]. Возмущению его не было предела, так как книгой была затронута самая сердцевина общедемократического социального мифа о борьбе за свободу.

Рецензент книги в очередной раз обдал исследователей масонства грубой бранью, сконцентрированной в данном случае на графине Толь: «Она просто больной человек, — писал, срываясь в истерику, Семевский, — страдающий особой болезнью — масонофобией. Пусть психиатры обратят внимание на эту болезнь, проявление которой можно найти и у некоторых других лиц: быть может, окажется, что это один из видов мании преследования»^{57}.

Подобный «разбор» исследования, с фразами типа «бред тяжело больного» (С. 293), «просто галлюцинация тяжело больной» (С. 293), говорят лишь о сильнейшем раздражении не способного совладать с собой человека, и даже не пытающегося привести какие-либо аргументы против утверждаемых в книге.

Небезызвестный Л.А. Тихомиров как-то вспоминал о теоретике анархизма Кропоткине, который всегда жутко сердился, когда с ним спорили о его доктрине анархизма. «Ему субъективно, — писал Л.А. Тихомиров, — его химера кажется такой прекрасной, такой ясной, такой аксиомой, что и доказывать нечего. А возражения указывают (на) неосуществимость этой химеры, и защитить се никакими доказательствами нельзя. Вот он и сердится за свою святыню, и даже может быть подозревает, что противник нарочно прикидывается не понимающим такой простой вещи. Говорят, сумасшедшие всегда сердятся, когда их понуждают объяснить свой “пунктик”. Такое впечатление произвел на меня и Кропоткин, в своих других отношениях умный и проницательный»^{58}.

Подобное же ощущение складывается, когда читаешь Семевского, который так уверен в непреложности и величии своей «святыни» — декабризма (революционно-демократического «пунктика» очень многих «освободителей народа»), что невольно задаешься вопросом, а нет ли другой болезни (гораздо более социально опасной и разрушительной) — революциофилии или филолиберализма, — болезни эпидемической, повальной, при которой к психиатрам обращаться совершенно бесполезно из-за страшной се агрессивности, но которая излечивается либо тем, чем лечил ее император Николай Павлович, решившийся на крайние меры и приказавший выкатить на Сенатскую площадь орудия, либо универсальным историческим принципом «гад гада пожрет», то есть дать возможность «пунктику» реализоваться в жизни и тем самым погубить большинство своих носителей, неминуемо начинающих «чистить свои ряды».

II. 3. «ПРАВОСЛАВИЕ, САМОДЕРЖАВИЕ, НАРОДНОСТЬ». ИМПЕРИЯ И КОНСЕРВАТОРЫ

Требуем более мудрости хранительной, нежели творческой.

Карамзин Н.М. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях

История развития русской консервативной мысли. В ответ на «идеи 1789 года», на всевозможное вольнодумство, масонство и безбожие империя реагировала стихийным охранительством своих традиционных устоев: православной церкви, самодержавного царства и господства русской народности. Противясь революционному разрушению, начинало выкристаллизовываться консервативное мировоззрение, требовавшее от российского правительства, по словам И.М. Карамзина, более «мудрости хранительной, нежели творческой».