Тайны русской империи - [20]

.

В случае с декабристами их положительные качества (как офицеров и как людей) значительно обесцениваются ввиду ими совершенного. Свои профессиональные военные навыки декабристы употребили на вооруженное восстание против законной власти, а свои человеческие силы, как людей культурных и образованных, они потратили на подстрекательство солдат и вербовку новых заговорщиков.

Особенно неприглядно выглядит поведение некоторых декабристов: Пестеля (поровшего солдат для возбуждения недовольства против правительства[13], стремившегося самого и подстрекавшего других к цареубийству и убийству всех членов императорской фамилии на всей территории Российской империи), князя Волконского (перлюстрирующего для защиты своего масонского «брата» письма, адресованные начальству), князя Трубецкого — «Диктатора» (трусость которого во время восстания столь же отвратительна, как и желание оправдаться в своих мемуарах[14]), Каховского (смертельно ранившего графа Милорадовича, стрелявшего в великого князя Михаила Павловича и намеревавшегося убить и других верных долгу), князя Щепкина-Ростовского (ранившего своего бригадного командира генерала Шеншина, полкового командира генерала Фредерикса, полковника своего полка Хвощинского и нескольких других солдат), князя Оболенского (тяжело ранившего Стюрлера и поразившего штыком сзади графа Милорадовича)…

Но были в дворянской среде люди и другого склада мышления, видевшие несколько далее декабристов. Яков Иванович Ростовцев 4-й, заявивший письмом от 12 декабря 1825 года о заговоре императору Николаю I, писал ранее заговорщикам: «Ваши действия будут сигналом к разрушению государства. Отпадет Польша, Литва, Финляндия, Бессарабия, Грузия и начнется гражданская война. Европа исключит имя России из числа великих держав и отнесет ее к Азии»^{43}.

Мысли прямо-таки прорекающие будущее, что особенно стало понятно при чтении их в конце XX столетия, после всей истории удавшейся революции 1917 года, которая все описанное совершила в точности. А ведь все это, если бы не император Николай I, могло свершиться на сто лет ранее…

Подобная перспектива видна уже из «Русской Правды» Пестеля, где тот намечает два начала для руководства страной: правила народности и правила благоустройства. По первому он собирался отделить от Российской империи все народы, пользовавшиеся когда-либо политической самостоятельностью[15].

А это как раз все те же Польша (причем с малорусскими и белорусскими землями, которые отошли к России по разделам Речи Посполитой в XVIII в.), Литва, Финляндия, Бессарабия, Грузия, перечисляемые в предостережении Я.И. Ростовцева. Трудно сказать, собирался ли Пестель «дать волю» кому-нибудь еще, но и без того ясно, что разгром империи был бы равносилен большевистскому.

Пестеля вообще легко представить в роли Троцкого, а скажем, князя Щепкина-Ростовского (наиболее кроваво прославившегося в декабризме) на месте Дзержинского. Типы очень близкие по своей жестоковыйности.

Лучший поэт XIX столетия — Пушкин легко мог бы повторить судьбу лучшего поэта XX века — Гумилева и быть расстрелянным; другие классики русской литературы и науки XIX века — Жуковский, Вяземский, Карамзин, С. Аксаков, Погодин, Шевырев могли быть или расстреляны, или вытеснены в эмиграцию, как это было после семнадцатого года с Буниным, Куприным, Шмелевым, Кондаковым, И. Ильиным и т.д.

По всей видимости, не было бы в истории нашей культуры уже ни славянофилов, ни Лермонтова, ни Достоевского, ни обоих графов Толстых, ни Тютчева, ни Лескова, ни Островского, ни Тургенева, ни Данилевского, ни Леонтьева, ни прочих деятелей культуры XIX и XX веков. Оставалось бы нам «наслаждаться» всевозможной декабристской посредственностью: в поэзии — Рылеевыми Кюхельбекером, в прозе — легковесными повестями Бестужева-Марлинского, да наподобие «многотомий» Ленина да Маркса с Энгельсом читать скучнейшие «многотомья» всевозможных декабристов-«мыслителей» навроде Пестеля и Муравьева….

Пестель в «Наказе» предполагал создать в России после переворота жесточайшее полицейское государство. «Правительство-Провидения» должно было, по мысли его автора, направлять всех «по пути добродетели» при постоянном содействии «приказа благочиния» (учреждения, но описанию его способов действия и целей, очень похожего на ЧК времен другой диктатуры — диктатуры пролетариата), следившего за гражданами. Но «приказ благочиния» не является единственной «полицейской» структурой в декабристском обществе Пестеля, — стране всеобщей «свободы, равенства и братства». По мысли Пестеля, над «приказом благочиния» должна существовать еще более властная институция — «Высшее благочиние», организованное самим диктатором декабристского правительства. Главная обязанность этой тайной (как бы даже не существующей для всех остальных граждан) организации была бы охрана правительства декабристов. Агенты-чиновники «Высшего благочиния» — не известны никому, кроме диктатора и его приближенных. Они следили бы за разными течениями мысли в обществе, противодействовали враждебным учениям, боролись с заговорами и предотвращали бунты против декабристского правительства.