Тайны русской империи - [2]

Нет более субъективных наук, чем науки, изучающие человека, его общественные союзы, их историю и принципы. Нет других наук, где было бы столько неизвестного и подвергаемого сомнению.

У науки должно быть два крыла — вера и разум, только с одинаково органичным развитием обоих крыльев она способна что-либо уяснять в жизни народов. Отбрасывая веру как ненужную составляющую познания жизни, наука становится набором искусственных кабинетных теорий, при попытках применения которых происходит жестокая ломка организма нации, каждый раз не вмещающаяся со своей самобытной жизненностью в псевдонаучные понимания се нужд и интересов.

Не будучи сторонником так называемого объективизма в науке и не веря в его реальную осуществимость в каких бы то ни было серьезных объемах, я считаю его даже скорее вредным, чем полезным явлением для науки. В любом исследовании практически невозможно абстрагироваться от изучаемого предмета настолько, чтобы он не вызывал ни чувств симпатии, ни чувств антипатии. Невозможно также оставаться настолько бесстрастным, чтобы уйти совершенно от оценки того или иного события, исходя из своих собственных убеждений, исходя из своего понимания добра и зла в истории.

Субъективность и даже тенденциозность публициста часто помогают сильнее ощутить смысл времени и сущность объекта его исследования. Попытка абстрагироваться от исследуемого предмета, поиск «объективного» подхода к нему выхолащивает, сушит публицистическую работу, заставляя быть сдержанным в оценках из ложного опасения впасть в крайность. С удалением из такого сочинения личности исследователя, его чувств, убеждений и т.д. остаются лишь цифры, даты, факты, связанные меж собою лишь определенной последовательностью.

Поэтому, не боясь обвинений в тенденциозности и субъективности, я выбираю для описания наших цивилизационных проблем православный субъективизм как лучший и универсальный для нас. Из множества других идейных субъективизмов православный является единственно возможным и правильным мерилом в объяснении прошлого, настоящего и будущего такого сложного явления, как «Православный Мир», и составляющей его части — Русской империи.

В чем же Тайный смысл Русской империи?

Об этом книга, которую вы держите в своих руках.

I. ИДЕАЛ И ТРАДИЦИЯ ИМПЕРИИ. ПУТИ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ

I.1. БИБЛЕЙСКАЯ ТЕОКРАТИЯ. ЦАРЬ КАК БОЖЕСТВЕННАЯ ДЕЛЕГАЦИЯ

Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, и Бог воззовет прошедшее.

(Еккл. III, 15)

Идеал и историческая действительность. Проблема вечного, настоящего и будущего. Прежде чем говорить об идеале империи, необходимо попытаться установить само место идеала в истории и те силы, которые реализуют этот идеал в исторической действительности, а также как соотносятся в истории вечное, настоящее и будущее.

«Служить вечному, — как утверждал один консерватор, — можно только отдаваясь вполне настоящему, и это потому, что историческое настоящее благодаря своей осмысленности и направленности воскрешает в себе прошлое и даст верный залог будущего»^{1}.

Мысль эта, сказанная на языке философии XX столетия, находит свое подтверждение и у библейского Екклезиаста, в книге которого говорится: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее» (Еккл. III, 15), почему, собственно, служение вечному есть служение тому, что имеет возможность к воскрешению.

Эти два богословско-философских определения могут одновременно служить и пониманию того, что мы называем традицией. Смена настоящего будущим и переход настоящего в прошедшее невнимательным наблюдателем всегда определяется как прогресс, то есть как безусловная новизна. Но на самом деле в такой смене нет ничего принципиально нового, потому что сменяемое будущим настоящее никогда не уничтожается бесследно, не замещается им, а как бы включается в новое настоящее, становясь его важной частью.

«Вытесненное настоящим, оно в нем сохраняется, культивируется; но если прошлое сохраняется в настоящем, то, значит, последнее не может быть простым повторением прошлого: присоединяя нечто к старому, оно тем самым оказывается чем-то принципиально новым, небывалым; история, по существу, область обновления, новизны, творчества, и это именно в силу се принципиальной традиционности. Традиция и творчество — соотносительны. Поскольку прошлое уходит в глубину настоящего, постольку оно придает ему творческую силу, силу оригинальности»^{2}.

Идеал, невозможный к абсолютному воплощению в истории, распылен в относительной вечности исторического процесса и в каждый момент времени или приближается (улучшается, развивается) к своему абсолютному воплощению, или отдаляется (ухудшается, деградирует), или топчется на месте. Таким образом, сам идеал не подвластен времени, а потому само течение времени и путь к идеалу могут являться разнонаправленными движениями с разными скоростями и разными векторами направлений. То есть время — величина постоянная, а скорость от или к воплощению идеала может быть совершенно разной, почему, собственно, в достижении идеала в истории в разные времена могут быть подъемы и падения. Таким образом, смысл истории есть стремление к воплощению идеала, и смысл свой история теряет тем более, чем более ослабевает эта устремленность к идеалу. Сила идеала в том и состоит, что достичь его невозможно, но само стремление к нему придает смысл исторической действительности, поскольку ее можно мерить приближением или удалением от самого идеала.