Тайны русской души. Дневник гимназистки - [31]
Хотела было записать о рефератах, о том, почему я зря себе комнату столько времени искала, о разговоре с m-r Loarond’oм – но голова очень болит… Была в бане – верно, от этого…
А на завтра – еще урок есть латинский. Приготовить бы надо…
Сейчас кончила маме письмо…
Давно сюда не заглядывала…
Сейчас сижу и жду Лиду. Вот звонок… Не она ли?.. Нет, хозяин пришел… Ну, значит – попишу…
Ведь я с 25-го (октября) – на другой квартире. Вместе с хозяевами – с Улей переехала… Комната побольше и погрязнее, зато «одеончик» теплый… Первое время мы здесь страшно мерзли, а теперь – тепло в меру…
О своем латинском уроке я ничего не писала. Ну, сделаю это теперь. Они мне не нравились, эти уроки. Анька совсем несерьезно себя вела, а она так заразительно хохочет, что за ней – все. Сергей Яковлевич только напускал на себя серьезность – это было видно. И снисходил ко всяким промахам. Вот скверно!..
У меня не выходило никакого толку из этих уроков.
Шура тоже почувствовала это и ушла из группы – неделю тому назад, а я дотянула до конца месяца и распрощалась только вчера с Клавдией и Аней. А Сергей Яковлевич узнает об этом только завтра (3 ноября) – и пожалеет. Я имею основание это предполагать. Судя хотя бы по этому вот: Анин смех для него ничего не стоит, но стоит улыбнуться или рассмеяться мне – готово, раскатился…
Или вот еще – вчерашний (1 ноября) разговор… Впрочем, может быть, я придаю бóльшую важность его словам, чем они стóят, но, право, по привычке верю чуть что не всему, что мне скажут…
Ну так вот: мы вышли вместе от Ани. Сергей Яковлевич отобрал у меня книжки и подхватил под руку.
– Пустите! – запищала я.
– Нет. Вы еще не привыкли ходить с мужчинами, надо вас приучить.
– Совсем ни к чему: оставьте, пожалуйста!..
Отпустил.
– Ну вот, – оправилась я, – теперь мне легче идти.
– Ей-Богу?
– Правда.
– Если б вы были выше, я бы вас выучил – учитель должен всему учить.
– Я вас больше за учителя не признаю.
– Вот как?! Ну-у, выражу порицанье вашим вятским студентам…
– За что?
– Да за то, что они – не на высоте своего положения.
– Да хоть бы и на высоте были, так мне-то бы неоткуда было научиться.
– Почему?
– Да я же вам говорила, что нынче раз выползла неудачно и постараюсь больше не выползать.
– Совсем?
– Да лучше, если – совсем.
– Печалюсь – за нашу половину, за ваших кавалеров…
– Господи, помилуй! Это почему?
– Что они теряют вас.
– Вот они от этого ничего не теряют, скорее – выигрывают.
– Как так?
– Да так, потому что скучнее меня никого нет.
– Или вы напрашиваетесь на комплимент…
– Да, я забыла – вы думаете, что женщина всегда говорит противоположное, что думает… Тогда я действительно не должна была этого говорить – сглупила немножко…
– Нет, бывает, что и женщина говорит правду.
– Признаете?
– Признаю. А относительно того, что вы сказали, позвольте судить мне. Со стороны виднее. Я заметил, что вы можете всё время говорить и вас слушают – стало быть, находят интересным…
– Когда это вы заметили и из чего?
– Ну, это уж я знаю.
– Да я-то себя тоже достаточно знаю, чтобы судить.
– Ну, познать самого себя – это самое трудное, признавали все с давних пор…
Затем – какая-то каша, так как народу много: и то я бегу вперед, то Сергей Яковлевич обгоняет меня. Дальше я спрашиваю:
– Вы мне скажете правду?
– Почему такое длинное предисловье?
– Потому, что вы можете уклониться от ответа. Так вот: вам Аня что-нибудь говорила обо мне?
– Говорила, а что?
– Только то, что она – по своей восторженности маленькой и доброте, наверное, сказала много лишнего хорошего и ничего дурного, так что вы не верьте ее преувеличениям – в хорошую сторону. Это так – маленькое предупреждение…
– Так знаете – она мне ничего не говорила…
– После этого я вам не могу больше верить.
– И наконец, у меня же есть глаза, и некоторый опыт, и уменье узнавать людей.
– Да я совсем не заподозрила вас в неимении глаз, а сказала потому, что Аня успела обо мне наговорить чего-то Клавдии: подозреваю, что слишком хорошего, – и та смотрит теперь на меня…
– С восхищением?
– Ну – глупости! А… как на какую-то значащую единицу…
Потом немножко говорили о Юдиных, о поощрении художеств, о водке, о воздержанности и чувстве меры, о легких, и, в конце концов, он дал блестящее доказательство моего положения – «скучнее меня никого нет»: приглашаю его к себе (ибо он теперь для меня – не учитель, и надо же завести хоть одного знакомого – жаль, что это не «доктор»!) – в субботу, а он и говорит:
– Можно мне не одному прийти, чтобы мне не скучно было?
– Аню прихвáтите? Вот – ладно.
Улыбается:
– Нет, студента приведу.
– Ой, нет!
– Не надо?.. Да ведь такого же смирного, как я…
Я верчу головой.
– Не надо? Ну, ладно…
И укорю же я его этой подчеркнутой фразой, если он придет!..
После этой истории мне не хотелось записывать своих впечатлений от (концерта струнного) квартета в Малом зале Консерватории. Хотя я была там в тот же день, то есть 1 ноября. Три квартета: Бородина158, С. И. Танеева159и Чайковского – исполняли В. Г. Вальтер160, Э. П. Фельдт161, А. Ф. Юнг162и Е. В. Вольф-Израэль (виолончелист)…163В первом квартете из четырех частей мне особенно понравилась третья… Почему-то вспоминалась темная летняя ночь. Тишина и прохлада. Темные силуэты деревьев сада – на темном же фоне неба. И власть этой тихой, спокойной и свежей ночи над душой. Казалось, что день всё еще хочет напомнить о себе яркими бликами потухающей зари на западе, но ночь стирает эти блики и глубокой тенью одевает дали. На реке зажигаются рыбачьи огни и бакены, в небе – звезды. Вот хорошо!.. И рассказать не умею, как хорошо…
Книга, основанная на воспоминаниях о жизни, быте, нравах, обычаях, верованиях русского крестьянства, представляет собой попытку нравственно-философского осмысления последствий одного из самых драматичных социальных сдвигов XX века, который принято называть раскрестьяниванием России. Это первая книга по устной истории в России.
До сих пор в России не было ни одной научной книги по истории любого из 50-ти с лишним лагерных комплексов ГУЛАГа. Между тем именно лагерные комплексы были основой, становым хребтом гулаговской империи. Только исследуя историю отдельно взятого лагеря, можно до конца понять и объяснить механизм лагерной системы. В данной книге впервые на основе богатого архивного материала, воспоминаний очевидцев рассказывается об истории формирования и функционирования одного из 10-ти лесных лагерей Вятлага ГУЛАГа с 1930-х до 1960-х годов.
Книга доктора исторических наук, профессора Виктора Бердинских, созданная в редком жанре «устной истории», посвящена повседневной жизни русской деревни в первой половине XX века. В ней содержатся сведения о быте, нравах, устройстве семьи, народных праздниках, сохранившихся или возникших после Октябрьской революции. Автор более двадцати пяти лет записывал рассказы крестьян и, таким образом, собрал уникальный материал, зафиксировав взгляд на деревенскую жизнь самих носителей уходящей в небытие русской крестьянской культуры.
Книга доктора исторических наук, профессора Виктора Бердинских, созданная в редком жанре «устной истории», посвящена повседневной жизни русской деревни в XX веке. В ней содержатся уникальные сведения о быте, нравах, устройстве семьи, народных праздниках, сохранившихся или возникших после Октябрьской революции. Автор более двадцати пяти лет записывал рассказы крестьян и, таким образом, собрал уникальный материал, зафиксировав взгляд на деревенскую жизнь самих носителей уходящей в небытие русской крестьянской культуры.
Автор этой книги, Д. В. Павлов, 30 лет находился на постах наркома и министра торговли СССР и РСФСР, министра пищевой промышленности СССР, а в годы Отечественной войны был начальником Главного управления продовольственного снабжения Красной Армии. В книге повествуется о многих важных событиях из истории нашей страны, очевидцем и участником которых был автор, о героических днях блокады Ленинграда, о сложностях решения экономических проблем в мирные и военные годы. В книге много ярких эпизодов, интересных рассказов о видных деятелях партии и государства, ученых, общественных деятелях.
![Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]](/storage/book-covers/72/72da1766d49c9bb136c26193c60df799dd298cfb.jpg)
Мемуары Герхарда Шрёдера стоит прочесть, и прочесть внимательно. Это не скрупулезная хроника событий — хронологический порядок глав сознательно нарушен. Но это и не развернутая автобиография — Шрёдер очень скуп в деталях, относящихся к своему возмужанию, ограничиваясь самым необходимым, хотя автобиографические заметки парня из бедной рабочей семьи в провинциальном городке, делавшего себя упорным трудом и доросшего до вершины политической карьеры, можно было бы читать как неореалистический роман. Шрёдер — и прагматик, и идеалист.
Непокорный вольнодумец, презревший легкий путь к успеху, Клод Дебюсси на протяжении всей жизни (1862–1918) подвергался самой жесткой критике. Композитор постоянно искал новые гармонии и ритмы, стремился посредством музыки выразить ощущения и образы. Большой почитатель импрессионистов, он черпал вдохновение в искусстве и литературе, кроме того, его не оставляла равнодушным восточная и испанская музыка. В своих произведениях он сумел освободиться от романтической традиции и влияния музыкального наследия Вагнера, произвел революционный переворот во французской музыке и занял особое место среди французских композиторов.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.
В этой книге рассказывается о том, как строились отношения в крестьянской семье, как женились и разводились, как воспитывали детей. Каковы были повседневный быт, отношение к религии, устройство жилья, представления о гигиене. В чем заключалась сугубо женская обрядность. Что считалось личной собственностью женщины в имуществе двора, какую роль она играла в крестьянской общине и почему случались «бабьи бунты». А также — об интимной жизни крестьянки, узаконенных обычаем «ласках» свекра, проституции и женской преступности, о публичных — всей общиной — наказаниях провинившихся.
Книга Леонида Васильева адресована тем, кто хочет лучше узнать и понять Китай и китайцев. Она подробно повествует о том, , как формировались древнейшие культы, традиции верования и обряды Китая, как возникли в Китае конфуцианство, даосизм и китайский буддизм, как постепенно сложилась синтетическая религия, соединившая в себе элементы всех трех учений, и как все это создало традиции, во многом определившие китайский национальный характер. Это рассказ о том, как традиция, вобравшая опыт десятков поколений, стала образом жизни, в основе которого поклонение предкам, почтение к старшим, любовь к детям, благоговение перед ученостью, целеустремленность, ответственность и трудолюбие.
Есть две причины, по которым эту книгу надо прочитать обязательно.Во-первых, она посвящена основателю ислама пророку Мухаммеду, который мирной проповедью объединил вокруг себя массы людей и затем, уже в качестве политического деятеля и полководца, создал мощнейшее государство, положившее начало Арабскому халифату. Во-вторых, она написана выдающимся писателем Вашингтоном Ирвингом, которого принято называть отцом американской литературы. В России Ирвинга знают как автора знаменитой «Легенды о Сонной Лощине», но его исторические труды до сих пор практически неизвестны отечественному читателю.
Быт дореволюционной русской деревни в наше время зачастую излишне омрачается или напротив, поэтизируется. Тем большее значение приобретает беспристрастный взгляд очевидца. Ольга Семенова-Тян-Шанская (1863 1906) — дочь знаменитого географа и путешественника и сама этнограф — на протяжении многих лет, взяв за объект исследования село в Рязанской губернии, добросовестно записывала все, что имело отношение к быту тамошних крестьян. В результате получилась удивительная книга, насыщенная фактами из жизни наших предков, книга о самобытной культуре, исчезнувшей во времени.