Тайны русской души. Дневник гимназистки - [118]

Шрифт
Интервал

Но горе тому, кто слишком долго задержится на романтизме! Жизнь выбросит его из своего мощного течения, и – как бы он ни старался – после ему уже не войти в этот влекущий поток. Или уж нужен сильный волевой двигатель. А у романтиков воля слишком слаба. И это – один из характеризующих их признаков…

5 августа, воскресенье

Утро.

Я ничего не могу читать, ничем не могу заняться – пока Зина (сестра) разбирает эту «Рапсодию» Листа. Она («Рапсодия») так овладевает всем, что есть во мне способного заставить себя обратить, направить внимание на что-нибудь, что я уже не понимаю того, что читаю, перестаю сознавать, что я делаю, и в пальцах замирает всякое движение…

6 августа, понедельник

«…Нужно, чтобы каждый человек нашел для себя лично возможность жить жизнью высшей среди скромной и неизбежной действительности каждого дня…» (Метерлинк. «Сокровище смиренных» – «Глубокая жизнь»).

Осталось час с небольшим до ухода на дежурство. Но мне так худо что-то сегодня, что ничем не займусь сейчас. Настроение «последних дней перед учением» прочно владеет мною…

Все дни точно полны тишиной субботы и глубоким отдохновением праздника. В них есть что-то глубоко-поэтичное и какое-то познание правды – в связи с событиями, ушедшими на расстояние «наилучшего зрения». Всё, что случилось, стало ясно видным.

И всего яснее – перемена в собственном внутреннем мире. Только горем очищается душа, и что-то проясняется на ее горизонтах: после грозы или тихого, крупного дождя воздух дышит чистотой и свежестью только что омытой земли, и дали – четко и глубоко видны…

7 августа, вторник

Да, всё это так было. И если теперь я снова глубоко-убежденно повторяю: «Сердцу – другая дорога», – то эти слова имеют совсем не то значение, что в те мгновения, когда они вырвались…

Кажется, это было в пятницу (3 августа) (нет, в четверг (2 августа) – не помню хорошенько). Утром екнуло мое сердце: той стороной проходил Александр Николаевич (Гангесов). От известных ощущений – при одном взгляде на него – я еще не освободилась. Но это будет! Непосредственность эмоций уже отдалилась и бледнеет…

Вечером – (в) сумерки, первые осенние сумерки, когда небо делается густо синим и тайна наполняет своим внятным шепотом все уголки комнат, – пришла Лида (Лазаренко-Гангесова). Никогда она не ласкала меня так, как теперь. Мягкая рука гладит мне лоб и волосы, светлая головка приникает к плечу, или – тайком от других – ухо с крупным локоном прижимается между лопаток, и я слышу особенно четко биение собственного сердца…

И на всё это я не отвечаю ни одним движением. Голова – такая ясная, на сердце – боль, и кристальное спокойствие, и тишина – в душе…

Теперь я знаю, что занимаю определенное место в ее жизни, и, когда мы не встречаемся, это становится заметным.

– Я соскучилась по тебе, – говорит Лида.

– У меня есть Лида, которая о вас плачет – так плачет, что я уж и не знаю, как ее и остановить, – равнодушно сообщает Александр Николаевич (Гангесов)…

Я не верю ему, но Лиде мне нет оснований не верить. В тот вечер она была разговорчива, оживленна. Говорила об Алешиной (Деньшина) лекции, о его брате394, вернувшемся из плена, о Гогене и о Любе Шкляевой: это – сестра Валериана.

Я не удержалась – на замечание о том, что ей «донесли, что я была на свадьбе», сказала:

– Да, тут ко мне отнеслись совершенно самостоятельно, не побоялись ничьему влиянию… Но это было и всё…

Я не знаю, чего теперь хочет от наших отношений Лида. Прежней моей откровенности? Моей любви к ней «по-старому»?.. Откровенность… Она, конечно, будет. Только не в той форме – теплой доверчивости, интимной, ласковой обстановки «признания». Нет, – это просто будут сообщения…

По преимуществу эпическими будут обмены, даже когда дело пойдет о глубоко-лирических вещах. Лирика – как таковая – вычеркнута. Любовь – «как прежде», «по-старому»?.. И тут – нет. Всё глубоко изменилось…

И часто мы забываем, что старое никогда не возвращается и что всё пойдет гораздо лучше, если всё наше внимание пойдет на то, чтобы сделать как можно лучшими (по возможности – совершенными) создающиеся отношения, чем если мы будем стараться вернуть во всей полноте прежние. Что-то в нас самих постоянно изменяется. Может быть, и изменяется наш взгляд на наши отношения – в сторону наибольшего прояснения? Итак, старое никогда не возвращается!..

Вечером в пятницу (3 августа) мы виделись снова. Утром она (Лида) приходила только принести ветку душистого табака и три бледно-голубых (а молоденькие – совсем светло-зеленые) цветочка – с тонкой вырезной зеленью.

– А красные тут уже распускаются, – делая жест головой, прощаясь, проговорила Лида.

– Да, только они – такие печальные… Нынче нет цветов, а те, что есть, – такие бледные… И печальные…

– Это ты нынче печальная, а не цветы. Они – такие, как всегда…

И весь вечер потом мы просидели у них вдвоем – почти. Только дама какая-то приходила, да Володя с Александром Николаевичем (Гангесовым) вернулись потом с прогулки…

Что-то еще существует невыясненным в наших непосредственных отношениях. Это не странно, но непривычно – неловко… Впрочем, и этого нельзя сказать: столько переходов, колебаний – даже враждебного характера – было в развитии нашей странной дружбы. Никогда в ней не было устойчивого равновесия. И налаживаться всё вновь (


Еще от автора Виктор Аркадьевич Бердинских
История одного лагеря (Вятлаг)

До сих пор в России не было ни одной научной книги по истории любого из 50-ти с лишним лагерных комплексов ГУЛАГа. Между тем именно лагерные комплексы были основой, становым хребтом гулаговской империи. Только исследуя историю отдельно взятого лагеря, можно до конца понять и объяснить механизм лагерной системы. В данной книге впервые на основе богатого архивного материала, воспоминаний очевидцев рассказывается об истории формирования и функционирования одного из 10-ти лесных лагерей Вятлага ГУЛАГа с 1930-х до 1960-х годов.


Крестьянская цивилизация в России

Книга, основанная на воспоминаниях о жизни, быте, нравах, обычаях, верованиях русского крестьянства, представляет собой попытку нравственно-философского осмысления последствий одного из самых драматичных социальных сдвигов XX века, который принято называть раскрестьяниванием России. Это первая книга по устной истории в России.


Русская деревня. Быт и нравы

Книга доктора исторических наук, профессора Виктора Бердинских, созданная в редком жанре «устной истории», посвящена повседневной жизни русской деревни в первой половине XX века. В ней содержатся сведения о быте, нравах, устройстве семьи, народных праздниках, сохранившихся или возникших после Октябрьской революции. Автор более двадцати пяти лет записывал рассказы крестьян и, таким образом, собрал уникальный материал, зафиксировав взгляд на деревенскую жизнь самих носителей уходящей в небытие русской крестьянской культуры.


Речи немых. Повседневная жизнь русского крестьянства в XX веке

Книга доктора исторических наук, профессора Виктора Бердинских, созданная в редком жанре «устной истории», посвящена повседневной жизни русской деревни в XX веке. В ней содержатся уникальные сведения о быте, нравах, устройстве семьи, народных праздниках, сохранившихся или возникших после Октябрьской революции. Автор более двадцати пяти лет записывал рассказы крестьян и, таким образом, собрал уникальный материал, зафиксировав взгляд на деревенскую жизнь самих носителей уходящей в небытие русской крестьянской культуры.


Рекомендуем почитать
Молодежь Русского Зарубежья. Воспоминания 1941–1951

Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.


Актеры

ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.


Сергей Дягилев

В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».


Путеводитель потерянных. Документальный роман

Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.


Герои Сталинградской битвы

В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.


Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.


Истории простой еды

Нет, это вовсе не кулинарная книга, как многие могут подумать. Зато из нее можно узнать, например, о том, как Европа чтит память человека, придумавшего самую популярную на Руси закуску, или о том, как король Наварры Карл Злой умер в прямом смысле от водки, однако же так и не узнав ее вкуса. А еще – в чем отличие студня от холодца, а холодца от заливного, и с чего это вдруг индейка родом из Америки стала по всему миру зваться «турецкой птицей», и где родина яблок, и почему осетровых на Руси называли «красной рыбой», и что означает быть с кем-то «в одной каше», и кто в Древнем Египте ел хлеб с миндалем, и почему монахамфранцисканцам запрещали употреблять шоколад, и что говорят законы царя Хаммурапи о ценах на пиво, и почему парное мясо – не самое лучшее, и как сварить яйцо с помощью пращи… Журналист Фаина Османова и писатель Дмитрий Стахов написали отличную книгу, нашпигованную множеством фактов, – книгу, в которой и любители вкусно поесть, и сторонники любых диет найдут для себя немало интересного.


Культы, религии, традиции в Китае

Книга Леонида Васильева адресована тем, кто хочет лучше узнать и понять Китай и китайцев. Она подробно повествует о том, , как формировались древнейшие культы, традиции верования и обряды Китая, как возникли в Китае конфуцианство, даосизм и китайский буддизм, как постепенно сложилась синтетическая религия, соединившая в себе элементы всех трех учений, и как все это создало традиции, во многом определившие китайский национальный характер. Это рассказ о том, как традиция, вобравшая опыт десятков поколений, стала образом жизни, в основе которого поклонение предкам, почтение к старшим, любовь к детям, благоговение перед ученостью, целеустремленность, ответственность и трудолюбие.


Жизнь пророка Мухаммеда

Есть две причины, по которым эту книгу надо прочитать обязательно.Во-первых, она посвящена основателю ислама пророку Мухаммеду, который мирной проповедью объединил вокруг себя массы людей и затем, уже в качестве политического деятеля и полководца, создал мощнейшее государство, положившее начало Арабскому халифату. Во-вторых, она написана выдающимся писателем Вашингтоном Ирвингом, которого принято называть отцом американской литературы. В России Ирвинга знают как автора знаменитой «Легенды о Сонной Лощине», но его исторические труды до сих пор практически неизвестны отечественному читателю.


Жизнь «Ивана»

Быт дореволюционной русской деревни в наше время зачастую излишне омрачается или напротив, поэтизируется. Тем большее значение приобретает беспристрастный взгляд очевидца. Ольга Семенова-Тян-Шанская (1863 1906) — дочь знаменитого географа и путешественника и сама этнограф — на протяжении многих лет, взяв за объект исследования село в Рязанской губернии, добросовестно записывала все, что имело отношение к быту тамошних крестьян. В результате получилась удивительная книга, насыщенная фактами из жизни наших предков, книга о самобытной культуре, исчезнувшей во времени.