Тайны первой французской революции - [36]

 Фуше, не зная о происшествиях ночи и перемене фамилии, обращался к Кожолю, принимая его за Бералека.

 Когда Пьер спросил его о причине посещения, он резко отвечал:

 -- Я желал бы добраться до аббата Монтескью.

 -- Но, гражданин Фуше, послушать вас, так подумаешь, что этого Монтескью и с собаками не отыскать. Отправляйтесь в Лондон. Он теперь там, и первый встречный укажет вам его квартиру.

 -- Аббат в Париже, я в этом уверен.

 -- В таком случае вы знаете больше моего. Да наконец что мне за дело до этого аббата!

 Фуше пристально взглянул на молодого человека.

 -- Вы отказываетесь мне отвечать?

 -- Нисколько не отказываюсь! Но положительно не могу ничего вам сказать по той простой причине, что сам не знаю, где гражданин Монтескью.

 -- И вы его не встречали?

 -- А, ба! Вы воображаете, что у меня не может быть более приятного развлечения, чем преследовать какого-то аббата, между тем как мой милый Париж представляет мне тысячи хорошеньких женщин, за которыми поволочиться куда приятнее.

 Фуше понял, что молодой человек уходит от ответа.

 -- Я, однако, слышал, что на кавалера Баралека можно положиться, -- сухо возразил он.

 -- Но, дражайший гражданин Фуше, вы непременно хотите видеть во мне человека делового? Взгляните на меня хорошенько: мне двадцать восемь лет. Шесть лет я обстреливал там, на юге, войска Республики. Сознайтесь, что этот род занятий не слишком привлекателен. Наконец мир заключен, амнистия объявлена, и когда мне в кои-то веки представляется возможность насладиться в Париже всеми удовольствиями, которых я так долго был лишен, вы хотите, чтоб я маялся с нынешней политикой, теряя золотое времечко, которое, увы, может быть очень коротко. Начнись завтра война и свали меня ружейный выстрел, я, по крайней мере, не буду жалеть, что приятно воспользовался мирным временем!

 Все это было сказано таким откровенным, беззаботным тоном, что Фуше, казалось, колебался. Кожоль продолжал: -- Нет, поверьте! Мой жребий не интриговать. Дерусь и повинуюсь -- вот моя обязанность.

 Фуше встал, подошел к молодому человеку и сказал ему с ударением на каждом слове: -- Послушайте меня, кавалер Бералек, и хорошенько запомните то, что я вам скажу. Директорией уже почти решено поставить меня во главе полицейского управления: на этом посту я могу оказать услуги тем, кто будет моими друзьями. Вы меня понимаете?.. не так ли?

 -- Превосходно.

 -- Ну, так постарайтесь, чтоб и другие это поняли... гражданин Монтескью, например.

 -- А вы непременно желаете, чтоб я ни на шаг не отходил от этого аббата?

 -- Нет, но вы можете с ним повстречаться.

 -- Разве случайно как-нибудь.

 -- О, выдаются такие великие случаи! -- сказал посетитель, направляясь к двери.

 Кожоль хорошо понимал, что дело тут не из пустячных и требует серьезного обсуждения.

 В ту минуту, когда Фуше уже протягивал руку к двери, граф вдруг крикнул с притворным смехом: -- А я об этом думаю!

 -- О чем? -- спросил уходивший, оборачиваясь.

 -- Если, к несчастью, этот великий случай, о котором вы говорите, не представится... и эта встреча не состоится...

 -- Ну так что же?

 -- Что тогда будет? -- с беспечным видом поинтересовался Пьер.

 -- Но, кавалер, если мне память не изменяет, то, кажется, только что я выслушал ваше признание в склонности к любовным похождениям. И не может быть, чтобы вы не посвятили некоторого времени изучению женского сердца!

 -- Это правда.

 -- Ну-с, так видите ли, когда женщина хотела вам принадлежать, а вы отвергли ее...

 -- Никогда!.. -- вскричал Кожоль, на этот раз с полной искренностью.

 -- Допустим это.

 -- Пусть будет так!

 -- Ну ладно, после вашего отказа что она делает?

 -- Она мстит! -- ответил Пьер.

 -- Я этого не говорил, кавалер, -- возразил Фуше, взгляд которого загорелся жестокостью.

 Не прибавив больше ни слова и отвесив легкий поклон, он вышел из комнаты.

 Не отрывая взгляда от двери, за которой только что скрылся Фуше, граф пробормотал: -- Скверная фантазия пришла мне в голову назваться именем Бералека. Вчера еще я хотел отвратить от него опасность, а сегодня боюсь, что накликал ему жестокого врага.

 Но неприятное впечатление быстро исчезло, и молодой человек весело вскричал: -- Баста! В конце концов, этот Фуше знает меня одного и на мне одном выместит свою злобу, если аббат откажется от его услуг.

 В эту минуту послышался легкий стук.

 "Не он ли это возвращается?" -- подумал граф.

 Дверь полуотворилась, и из-за нее выглянула угодливая физиономия Жаваля.

 -- Что тебе, Страус?

 -- Я пришел с письмом, которое пришло на ваше имя.

 -- Мне?

 -- Как же! Так по крайней мере сказал комиссионер, от которого я его принял.

 -- Но на этой бумажке не выставлено никакого имени... ни имени, ни адреса, -- сказал удивленный Пьер, осматривая со всех сторон письмо без всякой надписи.

 -- Комиссионер сказал мне: передайте вашему постояльцу, молодому человеку, только что приехавшему из Бретани. Так как у меня, кроме вас, нет других жильцов...

 -- И я действительно из Бретани...

 -- Так оно вам, -- сказал Жаваль, счастливый тем, что смог показать свою проницательность.

 Кожоль сломал печать.

 В письме говорилось: "Сегодня вечером, в десять часов, будьте перед Новой Калиткой Люксембурга". Подписи не было.