Тайны острова Эль-Параисо - [3]

Я рассчитывал, что Сэйдзюро скажет еще что-то. Но он выжидательно смотрел на меня. Тогда я спросил:

- А вы тоже догадывались об этих причинах?

- Да. И другие члены экипажа - тоже. Понимаете, Заургеу, черные и голубые - это две противоборствующие силы. Одни уничтожили других, а потом погибли и сами. Скорей всего это какая-то неумолимая эпидемия... Вам известно, как умерли все другие члены нашей экспедиции, кроме меня и Патриции? Первой жертвой стал сам Дженкинс. Вы это знаете?

Я не ответил. Я хорошо знал, как ушли из жизни и Дженкинс, и его товарищи.

Поблагодарив Сэйдзюро, я встал. Уже у выхода спросил:

- И вы никогда не вернетесь на Землю, сотворец?

Он глубоко вздохнул, опустил плечи:

- Кто знает... Может быть... Когда позволят...

Космолет отошел от орбитальной станции спустя еще час сорок три минуты, пробыв на "Эстеллофорусе-119", как было предусмотрено, сутки с небольшим. Огромная серебристая труба с двумя расходящимися у ее основания крылами неслась к планете. Пока единственно известной во всей Вселенной планете, где есть Разум, Человек, Цивилизация. Впереди лежали города моей планеты. Я глядел на ее медленно приближающийся светлый диск и думал: "О, как хорошо, как прекрасно, что ты есть. Земля! И как хорошо, что на ней не может, никогда не может произойти того, что случилось на планете "Черных и Голубых Городов!"

Вот уже почти месяц, как я возвратился с Марса. Все это время я много и упорно работаю в Архиве Событий Двадцатого века, где обнаружились новые, чрезвычайно волнующие меня документы, относящиеся к 40-м. Мне необходимо подробно изучить их потому, что в них содержатся не известные ранее факты: даже в страшную военную пору тех лет не прекращались научные исследования, подводившие человека к первому его полету в космос. Но чтобы отыскать эти факты, пришлось перебрать, переворошить многие сотни страниц, пересмотреть бесчисленное множество бумаг и фотоснимков.

Хочется одновременно увидеть, сделать, разведать многое, но вот что мешает: мне нужно что-то одно, определенное, а я при виде документов, гласящих о не менее интересных событиях, останавливаюсь и с головой ухожу в иные факты.

Годы -1941... 1942... 1943... Сижу и разглядываю пожелтевшие от времени листы. (В виде исключения мне разрешено пользоваться не микропленкой, а подлинниками). И скорбно и грустно притрагиваться к фотографиям, на которых изображены люди, давно ушедшие из жизни, ушедшие по злой и злобной воле армий, осадивших прекраснейший в мире город - Ленинград.

Время Великой Отечественной войны 1941-45 годов... Зловещая язва, поразившая мир, ценой огромных жертв - уничтожена.

Не знаю почему, но, вчитываясь, вглядываясь в историю того мира, я снова и снова думал о трагедии планеты "Черных и Голубых Городов". И опять приходит мысль, как ужасна и неумолима была истребительная эпидемия, которая уничтожила целую цивилизацию. Она ведь тоже явилась орудием войны.

Сегодня я - историк Заургеу Рэднибниа - словно изведал частицу того, что испытали тогда ушедшие навеки наши предки, ради того, чтобы жили, смеялись, свободно дышали мы, их потомки, люди конца Двадцать Первого века.

А во имя чего погибли те, кто населял планету "Черных и Голубых Городов"? Неизвестно. У них - нет потомков...

Было уже поздно, когда я вышел из Архива Событий Двадцатого века. Дома мне сказали:

- Сегодня ты неаккуратен. Тебя уже давно ожидают.

И в самом деле, на увитой плющом террасе сидел доктор Орфус и, склонившись над шахматной доской, решал какую-то задачу. Увидев меня, он поднял голову и сказал с добродушной усмешкой:

- Наконец-то... Что-нибудь случилось в мире архивной пыли, или там уже ничего не случается, а?..

- Случается, случается, милейший Орфус. Проникнуть в минувшее и правильно определить, как и что происходило в далекие времена, иной раз бывает сложней, нежели предугадать будущее... Впрочем, именно знание прошлого дает уверенность в том, что прогноз грядущего окажется минимально ошибочным... Сегодня я просматривал новые документы, относящиеся к ленинградской блокаде. Ты что-нибудь знаешь о ней?..

Мой собеседник бросил на меня взгляд, исполненный нескрываемой иронии:

- Ох, уж этот мне ученый профессионализм! Медики считают, что никто в мире, кроме них, не причастен к тайнам медицины, историки - что только они одни владеют тайнами прошлого! - Вдруг помрачнев, он сказал пониженным тоном, точно опасался, что нас подслушают:- Именно сейчас я особенно тщательно исследую все, что относится к физиологии голода, который тогда испытали на себе осажденные ленинградцы.

- Во-от как! - удивился я такому интересу моего друга. Что он способен время от времени увлекаться, для меня давно уже не новость. Но блокада сорок первого сорок третьего годов?... - Позволь, а зачем это тебе? Из чистой любознательности, или...

- Именно так, - любознательность... - не очень любезно ответил он, всем своим видом давая понять, что на эту тему разговаривать больше не желает.

Мы умолкли, всматриваясь и вдумываясь в расположение фигур. Впрочем, так всегда и бывает. Сидя друг против друга, мы говорим мало, скупо. Но это вовсе не потому, что нам нечего сказать.