Тайны одного парижского бульвара - [5]

Из-за занавеси доносится нестройная музыка. Хотя электрофон играет тихо, она все же вызывает зубовный скрежет. Не знаю, помогает ли это пищеварению.

Все гарсоны – китайцы, безукоризненные в своих белых куртках, снуют по залу с суповыми мисками, полными риса, и чайниками. Молодая китаянка в широких шелковых шароварах, с крохотными ножками в деревянных сандалиях, переходит от стола к столу и предлагает разноцветные бумажные цветы, которые принимают разную форму, как только их встряхнешь.

Чанг Пу восседает за кассой. Я знаю, что это Чанг Пу, потому что один клиент, явно завсегдатай, бросил ему: "Здравствуйте, месье Чанг Пу". Господин Чанг Пу – китаец очень западного типа. Не первой молодости, но на его круглом невозмутимом и загадочном лице, похожем на Луну цвета шафрана, не видно ни морщинки. На нем костюм превосходного покроя, а в петлице пиджака цветок – настоящий. У него задумчивый вид. Не похоже, что он сидит тут, в двух шагах от Фоли-Бержер и Больших Бульваров. Можно поклясться, что он парит за Третьими Небесными Вратами, где-то в Перламутровой Империи Сладкого Блаженства. Но может быть, не стоит доверять его виду.

Я спрашиваю себя: кроме кухни его ресторана, где он еще кухарит. Опиум? Торговля девушками желтой расы? И тут же одергиваю себя. Никаких поспешных выводов, Нестор. Омер Гольди платит тебе за то, чтобы ты собрал сведения о китайце, но из них двоих этот китаец выглядит наименее подозрительным. Но тебе заплатили. Поэтому выполняй свою работу. Изучай этого Пу. Гляди и разбирай его связи, особенно русские. Я ухмыляюсь. Русские связи Чанг Пу – это что-то вроде друга Гольди, сына друга с его любовными неприятностями. Выдумки ювелира, который хочет иметь сведения о Чанг Пу, я точно даже не знаю какие, как и не знаю зачем. Ну да ладно. Я постараюсь дать всем то, что им полагается за их деньги.

Мы кончили уминать наш обед, я прополаскиваю глотку чаем, подзываю гарсона и плачу. Затем Элен закуривает сигарету, а я – свою трубку. И мы дымим понемногу, как двое влюбленных, которым не о чем особенно разговаривать. Через некоторое время, похлопав мою подругу по коленке, я встаю и направляюсь к умывальникам. Прохожу мимо Чанг Пу, застывшего как изваяние. Хоть убей, не понимаю, видит он меня или нет.

Рядом с умывальником есть телефонная кабинка, а немного подальше дверь, на которой табличка "Входить воспрещается". За дверью под грохот кастрюль мечутся люди. Это – кухня. К тому же, это ясно по запаху.

В это мгновение появляется гарсон и передает заказ. Посвистывая, я прячусь в туалет. Когда становится понятно, что путь свободен, я выхожу оттуда.

В нескольких шагах от кухни я замечаю еще одну дверь. Проверяю, закрыта ли она на ключ. Нет. Толкаю ее, вхожу, прикрываю за собой. Ищу выключатель, нахожу его и нажимаю. Зажигается фонарь и освещает узкую и крутую лестницу. Тут я чуть-чуть пережидаю. Никто не возникает. Тем лучше. У меня есть готовое извинение, чтобы объяснить мое присутствие в этом месте, по всей видимости, запретном, но я приберегу его на другой день. Я взбираюсь по лестнице, по беззвучной китайской лестнице, которая вряд ли может о чем-либо рассказать.

Я попадаю в комнату самого банального и благопристойного вида. Обнаруживаю я это, конечно, лишь после того, как включаю свет. Кстати о свете. Я гашу свет на лестнице и прохожу в соседнюю комнату.

И вот тут-то я обнаруживаю типографскую машину.

Эта комната представляет собой скорее чулан, чердак и, не будь она на верхотуре, могла бы быть мастерской и всем вместе. Станок находится в углу. Это такая штука с педалью для печатания небольшим тиражом, той модели, которую больше не производят, но в прекрасном состоянии. Купленная по оказии на аукционе в "Друо".

Я себя спрашиваю, что этот Чанг Пу может делать с типографской машиной. Не изготавливает же он фальшивые доллары?

Я подхожу поближе и шарю в бумагах, которые валяются вокруг. Мое внимание привлекает лист плотной розовой бумаги. Я его подбираю и внимательно рассматриваю. Неровный текст, расположенный на листе (видно, это был пробный вариант), написан по-английски. Я очень удивился бы, если бы это было приветственное послание в адрес Ее Величества. Я не знаю английского, но два или три слова, которые я видел где-то в других контекстах, не кажутся мне протокольными. Я сую лист в карман, потом еще два-три с тем же текстом, но лучше удавшимся с технической точки зрения, и иду посмотреть в другой угол, нет ли там еще чего любопытного.

Там ничего нет.

Я не делаю из этого трагедии.

В тишине помещения с моих губ срывается смешок. Я не знаю, куда метил Гольди, поручая мне это дело, но неважно, – оно обещает нечто. А пока что надо будет, чтобы он оплатил мне ускоренные курсы иностранных языков, если так пойдет дальше. Идите разберитесь в связях русских с китайцем, который печатает тексты по-английски.

– Чертов Гольди, – говорю я. И вспоминая, как он дорожит своим именем, добавляю: – Чертов Омер Гольди.

И тут же прикусываю язык. Я напрочь забыл, что шляюсь по частной жилплощади хозяина ресторана, который кого-кого, а меня уж, наверняка, может прищучить за нарушение неприкосновенности жилища, если застукает у себя дома. Я замираю и прислушиваюсь. Ни звука. Ничего. Ладно. Следует ли мне продолжить мою рекогносцировочку или лучше смыться? Передо мной дверь. Это довольно соблазнительно. Я ее открываю.