Тайны митрополита - [81]

– Спасибо тебе, отче. Ты бы отведал чего с дороги-то.

– Тело слабо, да дух крепит его. Успеется, – кивнул Сергий, опускаясь на колени в красном углу и погружаясь в молитву. И сразу все стихло. Домашние, до того суетившиеся вокруг хворого, разом угомонились и, рассевшись кто куда, притихли, не желая нарушать покой. Даже беготня вокруг дома как-то разом устаканилась; носившиеся туда-сюда мастеровые, до того не давая покоя даже лежачему Николе, утихомирились. Умолкли задорные крики на дворе, словно бы ватное одеяло кто-то накинул на окрестности, разом успокаивая и вызывая зевоту у всех, кто был рядом. Вот уже и Ждан, только к Николе прилетевший, носом клевать начал. Сморившись, задремала на лавке прямо Матрена. Никодим вон храпом зашелся, да и Булыцкого вроде отпустило, и он, расслабившись, сладко засопел.

Открыв глаза, понял Николай Сергеевич, что на дворе уже – ночь глубокая. Домочадцы его, кто где устроившись, спали сном младенцев. На улице лишь только собаки на луну выли, а в красном углу, на коленях стоя да голову смиренно склонив, Сергий негромко молитвы начитывал.

– Отче? – пришелец осторожно окликнул Сергия.

– Молитва святая очищает от скверны, да тогда лишь, как читаешь ее душою, – подняв голову, откликнулся старец. – Иначе – попусту. Иначе – слова лишь то.

– И впрямь, – прислушавшись к ощущениям, поразился Николай Сергеевич. – Хворь отпустила.

– Помнишь, рассказывал тебе про сон вещий, – сменил тему Сергий. – Когда ты в обитель пришел?

– А то как же, – Булыцкий сразу же и вспомнил беседу ту памятную. – Но к чему это ты? – настороженно поинтересовался преподаватель. – Неужто опять беда?

– Да вот то-то и оно, что не ведаю, – вздохнул Радонежский, садясь рядом с собеседником. – Оно в тот раз знамение было ярким да жутким.

– А сейчас?

– А ныне, хоть и балакают все про Тохтамыша, да как ни молюсь, все больше балаган вижу, пуще сраму скоморошьего. С харями да переодеваниями. А потешают толпу-то князь с Киприаном, хоть оно и грех говорить такое.

– Как можно-то?

– Вот то-то и оно, – вздохнул в ответ Сергий. – Оно хоть и отовсюду звучит: Тохтамыш вновь собирается, да Бог иное говорит.

– Так что же открылось тебе, Сергий?!

– То при мне и останется, пока не прозрею да не пойму, что Господь донести до меня, грешного, желает. – Комната погрузилась в тишину; Сергий задумался о чем-то своем, а Булыцкий просто не нашел, что сказать, ошарашенно на гостя своего глядя.

– Озадачил ты, Сергий, – собравшись с духом да приведя мысли в порядок, начал трудовик. – Ведь и мне видение было. И мне балаган тот являлся, и я про Тохтамыша слыхивал. Вот только и не ведывал, что все оно – не просто так. Все на хвори думал да на бесов, что сомнения в душе растят, а тут…

– К тебе я шел, – кивнул Радонежский. – Бог сказал: «К Николе иди. Поймет он тебя».

– А я думал, к Киприану да Дионисию.

– К ним – нет. К тебе – да. Не то у них на душах, что говаривают. Тайны хранят, да только им известные.

– А я думал: просто все. Посольство в Царьград, вон, убедил потому, что…

– Не за тем Киприан люд отправляет к патриарху Вселенскому.

– Как? Неужто не люд звать ученый?! Мне же оба… Киприан, Дионисий…

– Киприан да Дионисий – поля одного ягоды, – вздохнув, ответил Радонежский. – Оно хоть и грех великий; не суди, ибо сказано, да ты с ними аккуратней будь. За дело, угодное Богу, ратуют оба, да не через молитвы свои души умягчать желают, но через чин единый для остальных идут. Чин, – помолчав, продолжил тот. – Оно, конечно, единый на всех – дело ладное, да не в нем дело-то, коли в душе – пустота.

– А откуда же свету взяться, если каждый на свой лад?

– И в твоих словах правда есть, – согласился схимник. – Да не то поперед должно идти. Чин оно всегда можно поправить, а вот верой душу наполнить… – Он развел руками.

– Так и что же получается-то? Мудрены слова твои, отче.

– Почивать давай, – не стал отвечать Сергий. – Завтра – день хлопотный. Отдохнуть от трудов мирских надобно бы.

– Сергий, прими приглашение, на печи поспи. – В ответ тот лишь покачал головой.

– Неге тело не приучено да страстям не подвластно. Скромностию своею пастырь агнцев поучать должен. Труда многодневного хлеба погубить чтобы, одного морозца хватит; не искушай, Никола, а лавку свою уступи. Ты хозяин, и печь – твоя.

– Как скажешь, Сергий, – поклонился в ответ Николай Сергеевич, и понимая, что препираться смысла нет. Затем подошел к Матрене и, бережно приподняв, отнес на лавку. После собрал тулупов и укрыл ими товарищей. И только убедившись, что все в порядке, сам отправился спать.

Сон этот, вопреки ожиданиям, долгим не был. Еще и небо не посветлело, а уже проснулся пенсионер. От вчерашних хвори да слабости и следа не осталось, а потому пришелец, ловко соскочив с печи, тут же замер; в красном углу смиренно молился Сергий, да так, что Булыцкий всерьез задумался: а на самом ли деле разговор был ночной, или то ему лишь приснилось?

На цыпочках – не дай Бог, чтобы хоть половица скрипнула, – выскользнул учитель на улицу. Полюбовавшись домной, он, по обыкновению своему, принялся деловито осматривать творение, тщательно проверяя все, что только возможно. За этим занятием его и застал вышедший на улицу Сергий.