Тайны и феномены эпох. От древних времен до наших дней - [19]

Кое-кого из менад после мистерии находили мертвыми, повешенными на деревьях. Как они оказывались там – не совсем ясно. Все знали, что быть менадой опасно. Очевидно, некоторые из вошедших в экстаз менад просто уже не просыпались, а те, кто просыпался, возможно, чтобы стать менадой навечно, сами себя приносили в жертву, если получали в видениях такое повеление. Могло быть и так, что в практике погружения менад в экстаз был элемент приду- шения – давления на сонную артерию, после чего наступал сон с видениями. Тех, кто утром после этого не вставал, оставляли на деревьях, висящими в воздухе, как бы отданными Дионису, воспарившими к нему. Из этого можно заключить, что бег менад заканчивался у какого-то большого дерева, которое символизировало дом Кибелы.

Посвященные

Главное таинство происходило в шестую ночь. Непосвященные и «неочищенные» покидали процессию. Открывался храм Деметры, и в него входили кандидаты с повязками на глазах. Они облачались в особые одежды из замши. В полной темноте с яростным и ужасным звуком появлялось видение Тартара – царства Великой бездны, жилища Ночи, которое располагается ниже самого Аида.

При помощи театрального действа мистам представлялись муки, ожидающие тех, кто попадает в Тартар. За этим следовало видение Элизиума, сопровождаемое божественными мелодиями, картинами безоблачного рая, благоуханных лугов, где живут и радуются избранные. В это время сами кандидаты, те, кого допустили участвовать в заключительной стадии таинств, оставались в пределах храма.

К вечеру характер праздника резко менялся. В последующих церемониях, проводимых в храме, называвшемся Теле- стерионом, или рядом с ним, могли принимать участие лишь избранные. Надпись у дверей святилища запрещала вход в него непосвященным. К участию в них никто не допускался, кроме мистов, получивших высшую степень посвящения и потому называвшихся созерцателями.

Одежда посвященного (иерофанта) была окрашена в пурпур, который в представлении греков ассоциировался не только с праздником, но и со смертью. Миртовые венки, украшавшие головы жрецов, были одним из атрибутов загробного мира: предполагалось, что души умерших обитают там в миртовых рощах.

Посвященным считался человек, прошедший обряд инициации. Главную роль в этом обряде играли вода и темнота. Голова инициируемого была покрыта так же, как в античности накрывались невесты и все уходящие в царство мертвых. Да и само слово инициировать означает закрывать и используется, когда речь идет о рте и глазах. На голову посвящаемого набрасывали покрывало, он входил в подземелье и…, как говорил, правда по другому поводу, Шекспир, «а дальше – тишина».

Вообще жрецы Деметры ревниво оберегали свои тайны. Тот, кто вступал на путь посвящения, давал страшные клятвы молчания. Горе непосвященному, который кощунственно проникал на богослужение. Тот из мистов, кто разглашал секреты Элевсина, считался святотатцем. Чтобы не дать проникнуть на праздник чужим, иерофанты имели списки будущих мистов, а готовящиеся к церемонии повязывали красные ленты.

В момент посвящения гасили все огни и храм погружался во тьму. Затем загорались огни факелов – свет возрождения, светлые блики, видимые рождающимся младенцем перед окончательным выходом из материнского чрева, переходом от страданий родов к рождению. «Светлее солнца элевсинские ночи сияют», – говорили древние. Чувство тоски и муки сменяется облегчением, катарсисом и духовным обновлением.

В это время иерофант раскрывал двери святая святых – и перед участниками представали обрядовые предметы, украшенные драгоценностями и богатыми аксессуарами. При погашенных факелах верховный жрец Зевса вступал в занавешенное помещение. Перед этим он должен был с помощью особого напитка вызвать извержение семени. Спустя некоторое время верховная жрица Деметры, которую дожидались молящиеся, появлялась перед завесой и показывала колосья, которые, как верил народ, она мгновенно зачала и тут же родила.

После этого таинства процессия совершала переход из одной части святилища в другую. Снова разливался ослепительный свет, озарявший фигуры грозных чудовищ, раздавались страшные звуки. Жуткие картины представляли мучения, ожидавшие за гробом грешников. На людей они производили столь сильное впечатление, что некоторые на время лишались чувств. Не случайно ведь древние авторы часто сравнивали состояние души человека при смерти с теми страданиями, томлениями и трепетом, которые она переживает при посвящении в мистерии.

Наконец страшные сцены и здесь сменялись светлыми, успокоительными: открывались двери, закрывавшие статуи и жертвенники, при ярком свете факелов перед участниками действа представали украшенные роскошными одеждами статуи богов. Свет и великолепие обстановки так поражали избранных, что они без труда представляли себе вечную радость и блаженство, ожидающие за гробом людей добродетельных и посвященных в таинства.

И еще одна небезынтересная деталь. Во мраке, предшествовавшем явлению колоса, участники мистерий со словами «вынул – вложил» передавали друг другу корзины со священными изображениями мужского и женского половых органов. Это происходило при благоговейном молчании окружающих, испытывающих чувство приобщения к великой сакральности. В то же время иерофант, испивший зелье, усиливающее половое влечение, уединялся в глубинах храма со жрицей для исполнения обрядов священного брака, вероятно, чтобы подчеркнуть характер мистерий как таинства смерти – возрождения.