Тайны гибели российских поэтов: Пушкин, Лермонтов, Маяковский - [41]
Очень важно, что когда Павел Александрович задал вопрос князю Васильчикову: «А были ли подстрекатели у Мартынова?», последний не стал отрицать этого, а ответил уклончиво: «Может быть, и были»[167].
Биограф Лермонтова П. К. Мартьянов[168], изучавший данный вопрос в XIX веке в Пятигорске, в качестве подстрекателей, взвинчивающих Мартынова, смело называл посетителей аристократического салона генеральши Е. И. Мерлини.
По нашему мнению, «заговор» из центра, санкционированный царем или Бенкендорфом с целью физического устранения Лермонтова, можно полностью исключить. А вот подстрекатели, действующие по личной инициативе, действительно были, и не в единственном числе. Не верить П. А. Висковатову, П. К. Мартьянову, самому H. С. Мартынову мы не можем. И скорее всего, этими подстрекателями были представители аристократической столичной публики, с которыми встречался Николай Соломонович в городе и в салоне Мерлини. Особенно, нам кажется, были способны взвинчивать Мартынова его приятели по тайным карточным играм, проходившим поздними вечерами в доме Мерлини. Способен был на подталкивание Мартынова такой искусный интриган, как молодой князь Васильчиков.
Недругов у поэта всюду было предостаточно. Дело не только в том, что он был свободолюбивым и независимым поэтом, но и в том, что характер этого молодого офицера был очень тяжелым. Он легко наживал врагов. Сейчас, по прошествии более полутора столетий, назвать конкретных лиц, подталкивающих Мартынова к вызову, когда их постеснялись или побоялись указать в ближайшее время после дуэли П. А. Висковатов, П. К. Мартьянов и другие, уже практически невозможно. Но они, несомненно, были.
И, конечно, никто не советовал Мартынову убивать поэта, лишать его жизни. Лермонтова с помощью Николая Соломоновича просто хотели наказать, проучить, пустить ему кровь, попортить нервы. Мартынову советовали постоять за свою честь, защитить свое достоинство в духе дворянских традиций и правил, наказать дуэлью независимого, неучтивого, «ядовитого», «злого» (по их понятиям) человека.
Мы привели 8 причин, по которым, по нашему убеждению, H. С. Мартынов вызвал на поединок М. Ю. Лермонтова. Как видим, оснований для вызова «задиры» и «выскочки» Лермонтова у этого самовлюбленного ничтожества было предостаточно. Полиэтиологичность, многопричинность дуэли для нас несомненна! Не все причины имели равное значение, некоторые из них лишь смутно осознавались Николаем Соломоновичем, не все они анализировались, обдумывались в воспаленном мозгу его. Но, главное, они постепенно накапливались. Эти капли яда к Лермонтову, и мелкие, и средних размеров, и совсем уж крупные, накапливаясь в мозге, соединялись отрогами, медленно сливались друг с другом, постепенно превращаясь в одну большую ядовитую массу, пропитавшую, наконец, весь мозг Николая Соломоновича лютой злобой к поэту.
И ничего уже нельзя было сделать, чтобы предотвратить поединок. Никакие примирения уже были невозможны. Трещали кости черепа от набухшего, пропитавшегося лютой злобой мозга отставного майора.
Эта злобная масса просилась наружу, чтобы окружить Лермонтова и потопить его в своей ненависти.
И только повод, пусть самый мелкий, самый ничтожный, был нужен Мартынову.
В то несчастливое число, 13 июля, воскресенье, Верзилины устроили в своем доме танцевальный вечер. Очевидцем роковой ссоры Мартынова и Лермонтова оказалась Эмилия Александровна, которой и принадлежит наиболее подробное ее описание: «13 июля собралось к нам несколько девиц и мужчин… Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л. С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык наперебой. Несмотря на мои предостережения, удержать их было трудно. Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его „montagnard au grand poignard“[169]… Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: „Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах“, — и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову, а на мое замечание: „Язык мой — враг мой“, — Михаил Юрьевич отвечал спокойно: „Это ничего, завтра мы будем добрыми друзьями“. Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора… После уж рассказывали мне, что когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: „Что ж, на дуэль, что ли, вызовешь меня за это?“ Мартынов ответил решительно „да“, и тут же назначили день»
