Тайны Далечья - [2]

Силен был колдун и могущественен, умел он мертвяков поднимать да деревья вековые себе на защиту ставить. Покорялись его воле и люди, и дикие звери. Власть огромную он над всем живым и неживым имел и во зло этой властью пользовался.

Многих оплакали в ту пору дальчане, а потом княже махнул на колдуна рукой, благо, что из леса заклятого тот не показывался, да и действие чар нечестивых на опушке заканчивалось. Опасное соседство было у жителей деревушки; опасное, но не хлопотное, поскольку в запретный лес они не захаживали, а сам колдун по какой-то неведомой причине в их жизнь не встревал.

Так прошло лет двести, а может, и более. Время не сохранило имени чародея, да и кто бы в здравом уме отважился имя то проклятое называть? Звать да величать колдуна – беду страшную на себя накликать! Привык деревенский люд бок о бок с лютой нечистью жить, хоть и пугался ужасных криков, доносившихся порой по ночам из-за озера. Ведомо крестьянам было лишь одно: жив колдун, копит силы и терпеливо дожидается в чаще глухой злого часа, когда власть его темная над землями Далечья снова настанет.

Опечалились крестьяне, закручинились! Ни у кого охоты не было в лес тот страшный на погибель верную идти, а барской воли ослушаться не решались. Боялся люд деревенский барина своего, боялся, но уважал! Хозяин их у самого князя в чести был, не раз дружину свою ладную на степняков водил и доблестью ратной отличался. Знал каждый мужик, коль барский наказ не выполнят, не миновать беды! Сердце родителя к дитяте болезному теплотой наполнено, а ко всем, кто в борьбе с хворью не поможет, суровой лютостью.

Думали мужики, гадали, чесали косматые бороды, да только ничего им на ум не пришло. Хотели уж жребий тянуть, кому к колдуну путь держать да челом о милости бить, как тут младшая дочь старосты вмешалась. Противная девица была; видная, но языкастая и ехидная, по этой причине замуж-то ее ни-кто и не брал, хоть приданое за ней знатное давали.

– Пошто лбы в думе хмурите?! Посылайте Николку, да и забота с плеч! Толку-то от него, приблуды?! – выкрикнула девка и тут же заверещала, поскольку не на шутку осерчавший отец оттаскал ее за косу. Не дело тому, кто для юбок рожден, в разговор серьезный встревать.

Дочку свою староста наказал, а иначе супротив порядка, в ту пору установленного, пошел бы. Люди тогда были темными, неграмотными, о равноправии слыхом не слыхивали…

Хоть девице и преподали урок, но слова ее пришлись сельчанам по душе. К чему самим идти, когда под боком чужак безродный есть? Лет десять назад, когда от набегов кочевников совсем роздыху не было, появился в их деревушке семилетний мальчонка. Откуда он пришел, никто не знал. Говорил, из монастыря у Двуполья, что степняки недавно пожгли, но брехать-то каждый горазд, чтоб к очагу теплому да к миске с похлебкой прибиться. Хотели тогда замарашку прогнать: времена трудные были, голодные, для своих-то деток не всегда ложка каши находилась. Проку же с малый не было никакого, обуза одна. Однако староста его пригрел, у себя в приживалах оставил, о чем уже через пару годков не пожалел. Паренек грамоте оказался обучен, видимо, и взаправду при монахах жил. Письма юнец писал да челобитные, сначала для односельчан, а затем, когда слух о нем прошел, и из других деревень мужики к старосте на поклон потянулись. Подарят хозяину дома порося розовобокого да бутылочку креплененькой настоечки сунут, а Николка им челобитную напишет иль в бумагах мудреных купеческих разобраться поможет. Молва о грамотном пареньке такая в округе пошла, а староста столь важной особой стал, что некоторые крестьяне сами своих детишек под монастырские ворота подбрасывать начали.

Неправду сказала дочка старосты: толк от Николки был, да и богатство через умение закорючки на бересте выводить притекло к ее отцу немалое, да только чужак он так чужаком и останется… Чужаком и пожертвовать можно, когда своих нужно спасать!

Успокоились крестьяне да и разошлись по домам, ночь ведь уж на двор опустилась, а наутро собрали перепуганного писарчука в дорогу. Уж как он просил, как умолял, его на смерть верную не отправлять, в ногах валялся, но только кто ж его послушает? Надели на плечо юноше котомку с дарами, для колдуна приготовленными, сунули ему за пазуху бутыль со святой водой, перекрестили всем миром, чуток всплакнули для порядка да и отправили в путь!

* * *

Шел паренек долго, но не потому, что дорога дальняя, а потому, что страх камнем на ногах повис. Трижды Николка поворачивал, думая прочь бежать, да только куда ему, горемыке, деться-то? Вот правду говорят: «Барская охота пуще неволи!» Пойти в лес – сгинуть, а не пойти – себя на смерть от батогов обречь да гнев барина на всю деревню вызвать. Нет, не мог он наказа не исполнить, еще хуже и себе бы сделал, и всем тем, кто его хоть лаской и не баловал, но все же взрастил…

Уже вечерело, когда ступил писарчук деревенский на опушку проклятого леса. Солнышко еще светило, но впереди, средь могучих стволов вековых деревьев и высокой травы, царили сырость и темень. Из глубины дремучей чащи доносились леденящие сердце звуки: то ли крики неведомых птиц, то ли вопли загубленных колдуном душ. Еще страшнее пареньку стало, но делать нечего, один у него путь был – только вперед, к верной погибели.