Тайны бронзовой статуи - [156]

Солнце давно зашло, когда старик закончил говорить; вокруг башни сгущались сумерки.

– Ваш рассказ очень заинтересовал меня, – произнес Эрнест Кольмар. – И я рад, что Этна жива.

– Как?.. Этна Ильдегард жива?! – с удивлением вскричал Бернард. – Где она, Боже мой! Мне бы хотелось броситься к ее ногам, сжать в своих объятиях и взглянуть на нее перед смертью.

– Я не знаю, где она, – сказал Кольмар, – но я видел ее несколько раз.

– И хороша она? Красива? – продолжал старик Бернард, плача, как ребенок. – Счастлива ли она?

– Да, она хороша, хороша, как ангел, – промолвил Кольмар и, уклоняясь от ответа на второй вопрос, поспешил прибавить: – Мать ее давно умерла, по крайней мере, у меня есть причины так думать. Но вряд ли баронесса Ильдегард погибла, как вы предполагаете, при пожаре в замке барона Манфреда. Скажите, не было ли у нее другой дочери, кроме Этны.

– Нет! – воскликнул старик, не скрывая удивления. – Баронесса Ильдегард больше не выходила замуж. Я уже говорил, что, по-моему, несчастная женщина погибла в огне.

– Вы никогда не слыхали, чтобы у Этны была сестра, родственница, почти сверстница, очень похожая на нее?

– Никогда.

В эту минуту дверь комнаты, в которой лежала Сата-наиса, отворилась, и лучи лампы осветили крышу башни. Из комнаты вышли Линда и Беатриче, и Кольмар, оставив старика Бернарда, поспешил подойти к ним.

– Как теперь ваша госпожа? – спросил он.

Девушки ответили, что ей лучше: она проснулась.

– Могу я навестить ее? – продолжал Кольмар.

– Я доложу госпоже о вашем желании, – сказала Линда и воротилась к Сатанаисе.

Очень скоро она вернулась и сообщила, что Сатанаиса с удовольствием примет рыцаря Кольмара, и, пока девушки занялись беседой со стариком Бернардом, наш герой направился в маленькую комнатку, занимаемую дочерью сатаны.

Глава 66 Горестное объяснение

Комната эта, как мы говорили, освещалась лампой; прекрасная Сатанаиса лежала на постели. Она не раздевалась, ее чудные волосы рассыпались волнами по плечам, а на руке была повязка, наложенная Бернардом и поправленная служанками.

Едва Кольмар появился на пороге, Сатанаиса приподнялась и бросила на него тревожный и проницательный взгляд, точно понимала, что наступает переломный момент в ее судьбе и результат зависит от мыслей, занимающих ее возлюбленного.

Глаза их встретились: у Сатанаисы они выражали жестокое беспокойство, а у Кольмара – горесть. Почувствовав, что самые ужасные ее опасения подтвердились, и не сумев подавить стон, вырвавшийся из груди, Сатанаиса продолжала смотреть на рыцаря со страхом и отчаянием.

Эрнест Кольмар подошел к постели и взял Сатанаису за руку. Простояв так с минуту в глубоком молчании, он наконец сказал:

– Способны ли вы теперь поговорить со мной о важных вещах?

– Будь я даже при смерти, Эрнест Кольмар, я бы стала умолять вас об этом, – произнесла Сатанаиса голосом, дрожащим от волнения.

– Вы догадываетесь, – продолжал рыцарь с трогательной меланхолией, – что за истекшие часы я мог кое-что узнать от человека, которого мы встретили сегодня в развалинах замка Ильдегард?

– Я вижу, что Бернард беседовал с вами, – молвила Сатанаиса. – Но скажите мне, Эрнест, – с пылкостью вскричала она, – скажите сейчас, если все кончено между нами!

Сев на постели, она посмотрела на него с видом преступницы, понимающей, что ее жизнь зависит от приговора судьи.

– Сатанаиса, – сказал рыцарь торжественным тоном, вы задаете вопрос, на который я не могу ответить немедленно. Ответ вам может дать ваша совесть. Я сейчас узнал вещи очень странные; я услышал рассказ, возбудивший в моей душе самые жестокие сомнения, и теперь боюсь, что вы не сумеете дать мне удовлетворительное объяснение.

– Коли так, все действительно кончено! – воскликнула Сатанаиса и, упав на постель, закрыла лицо руками.

Когда же она приподняла лицо, Кольмар прочел на нем тысячи страстей, отражавшихся там, как тени: тоску, рухнувшее ожидание, страдания безнадежной любви, сожаление обманутого честолюбия, стыд, горе разбитого сердца.

И тогда рыцарь убедился, что Сатанаиса на самом деле его любит. Он попытался что-то сказать, придумать утешительные слова, но губы его лишь бесполезно дрожали и голос замирал в горле. И хотя он желал привлечь Сатанаису к себе, прижать ее к сердцу, уверить, что прощает ей прошлое, какое-то непонятное чувство удерживало его и замыкало рот.

Наступило минутное молчание, прерываемое только тяжелыми вздохами Сатанаисы. Она не плакала, не стонала, а в мрачном, безмолвном отчаянии точно замерла, оцепенела.

Наконец к рыцарю возвратился голос, и он промолвил с неизъяснимой тоской:

– Сатанаиса, приговор произнесен вашими собственными устами, мне ничего более не остается, как проститься с вами… проститься навсегда.

– Боже мой! Вот до чего я дошла! – вскричала она с такой горестью, что дрожь пробежала по телу Кольмара и слезы брызнули из его глаз.

Потом, медленно поднявшись, Сатанаиса оперлась локтем о подушку, опустила голову на руку и, устремив на рыцаря печальный взгляд, сказала:

– Да, мы должны расстаться навек, выбора нет. Теперь, когда прошел первый припадок отчаяния, я могу вооружиться мужеством и покориться своей участи. Но для собственного оправдания я должна объявить, что, несмотря на все мои хитрости и притворство, с первой минуты кашей встречи в лагере таборитов я полюбила вас с такой пылкостью и страстью, на которые способны немногие женщины. Да, мы должны расстаться. Но умоляю вас, Эрнест, простите мне прошлое и позвольте надеяться, что вы будете вспоминать меня изредка. Вы никогда более не услышите обо мне, никогда не встретитесь со мною. В затворничестве, на которое я себя обрекаю, чтобы оплакивать свою печальную участь, я не забуду ваш, образ и стану молиться за ваши успехи, счастье и благоденствие. Не презирайте же меня, Эрнест. Скажите лишь одно доброе слово прощения, и я унесу его с собою, дабы сохранить в памяти, как клад!