Тайное Пламя. Духовные взгляды Толкина - [45]

.

Под «глухим бессознательным» Маритэн подразумевает бессознательное Фрейда, которое состоит из инстинкта, памяти, комплексов и подавляемых эмоций. «Глухое» оно потому, что невосприимчиво к интеллекту. А вот духовное, или музыкальное бессознательное — источник поэтического знания и творческой интуиции. Согласно Маритену, различие, которое ученик Фрейда Юнг проводил между личностным и коллективным бессознательным, опять–таки совсем иное и вступает в противоречие с обоими. По Маритэну, каждая из двух юнгианских моделей может быть частью духовного или непроизвольного бессознательного, в зависимости от того, повернуты ли они к миру духа или к миру материи, к интеллекту или к животному началу внутри нас. Нам нужно и то, и другое, ибо мы — люди, а не ангелы и не животные, если те — существа исключительно плотские.

Толкин так бы не сказал, но чисто психологическая интерпретация человека не учитывает жизненно–важного аспекта нашей жизни, а именно — того, что позволяет нам (с помощью Божьей благодати) выйти за пределы биологического и даже психологического бытия. Этот процесс в христианской традиции именуется не «индивидуацией», но «обожением», — это подразумевает еще одно различие: не просто между эгó и Самостью, а между Самостью истинной и ложной. Речь идет не просто о том, чтобы уравновесить составные части души и ее силы. На уровне духа мы — часть более великого целого, чем даже Самость. Ложную самость можно распознать лишь тогда, когда обретешь истинную. В тот миг мы не можем исполнить свою миссию без помощи извне.

СОЦИАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ ТОЛКИНА

Литературоведы описывают Шир как «сельскую идиллию», несуществующий, основанный на детских воспоминаниях рай, омытый розовым отблеском сентиментальной ностальгии. Ничего подобного! Жизнь в Шире текла не безоблачно даже до того, как этот край наводнили прихвостни Сарумана. Ограниченность и узколобость его обитателей, мерзкие Саквиль—Бэггинсы и Тед Сэндимен живут там не только ради комического эффекта. Они привносят убедительную реалистическую ноту первичного мира.

В 1943 году Толкин писал: «Мои политические убеждения все больше и больше склоняются к анархии (в философском смысле — разумея отмену контроля, а не усатых заговорщиков с бомбами) или к “неконституционной монархии”» (L 52). Не одобряет он и современного понятия «государство»: «Я арестовал бы всякого, кто употребляет слово “государство” (в каком–либо ином значении, кроме “неодушевленное королевство Англия и его жители”, то, что не обладает ни могуществом, ни правами, ни разумом); и, дав им шанс отречься от заблуждений, казнил бы их, ежели бы продолжали упорствовать!» Правительство, добавляет он, это «абстрактное существительное, означающее искусство и сам процесс управления. Писать это слово с большой буквы или использовать его по отношению к живым людям — истинное правонарушение».

«Полуреспубликанское, полуаристократическое» устройство (L 183) подразумевает избрание мэра. Однако, по всей видимости, Шир неплохо обходится и без правительства, а у полиции в лице «ширриффов» работы немного — до той поры, пока не проявилось влияние Сарумана. Вот тогда и утверждается Правительство с большой буквы, да какое! Ни одна политическая система не остается неуязвимой для коррупции. «Я не “демократ”», — писал Толкин в 1956 году,

только потому, что «смирение» и равенство — это духовные категории, которые неизбежно искажаются при попытке их механизировать и формализировать; а в результате мы получаем не всеобщее умаление и смирение, но всеобщее величие и гордыню, пока какой–нибудь орк не завладеет кольцом власти — и тогда мы получим и получаем рабство (L 186).

Толкин не питал особого оптимизма по отношению к перспективам цивилизации, избравшей путь Сарумана, а не Гандальва (L 53).

Реальные политические убеждения, послужившие фоном для беллетризованного изображения английской сельской жизни, позволяют включить Толкина в традицию католической общественной мысли под названием «дистрибутизм». Самыми красноречивыми ее представителями были Хилэр Беллок и Гилберт Кийт Честертон. Насколько мне известно, сам Толкин нигде не ссылался на дистрибутивов и не связывал себя с ними. Тем не менее до Второй мировой войны дистрибутизм, основанный на церковном учении об обществе, был одним из двух основных католических движений в Британии. Толкин всегда стремился по возможности избегать политики и о Честертоне упоминает главным образом как о поэте. Но я не вижу, какой другой политический «лагерь» подошел бы Толкину больше. Безусловно, «социалистом» он не был ни в каком смысле (L 181). Второе популярное католическое движение, Католическая общественная гильдия, возможно, было ему ближе по духу, но после 1942 года оно все больше равнялось на лейбористскую партию. В любом случае, и работа, и интересы Толкина лежали в иной области.

Дистрибутисты считали семью единственной надежной основой гражданского общества и жизнеспособной цивилизации. Они верили в общественный строй, опирающийся на домашние хозяйства, и с подозрением относились к иерархически организованному правительству. Власть, утверждали они, надо перевести на самый нижний уровень, совместимый с приемлемой степенью порядка («принцип субсидиарности»). Социальный порядок возникает благодаря естественным узам дружбы, сотрудничества и семейных привязанностей в контексте местной культуры, наделенной четким пониманием добра и зла. Его нельзя навязывать насильственно: более того, силу нельзя применять вообще, кроме последнего средства и при самозащите.