Тайное общество Ичкерия - [49]

Особое внимание Дудаев уделял работе спецслужб, хотя ему так и не удалось создать профессиональные разведывательные и контрразведывательные структуры, работающие как часть государственного механизма. Этот пробел Дудаев старался компенсировать разовыми акциями лично преданных ему людей, добывавших нужную информацию прежде всего путем подкупа, шантажа или похищения. Для этих акций средств он действительно не жалел, чем, видимо, и объясняются те разрозненные случаи, когда в его руках оказывались секретные материалы российских госорганов.

При выполнении функций президента он всегда оставался больше генералом, чем политиком. Именно генеральские амбиции не позволили Дудаеву после ноябрьского 1994 года вторжения оппозиционных сил в Грозный объявить о непричастности к этому официальной России, о желательности чего подавался недвусмысленный сигнал из Москвы в форме отказа от собственных военнослужащих, попавших в плен к нему. Вместо того чтобы подыграть Москве и оставить в дураках верную ей оппозицию, обеспечив себе пространство для маневра и основу для контактов с российскими силовыми ведомствами, генерал, принудив пленных к публичному покаянию, щелкнул великую державу по носу, думая, что дал пощечину Грачеву. А это совершенно разные вещи, в которых Дудаев на свою беду не разобрался.

Вместе со всеми плюсами и минусами своей натуры Дудаев имел одну особенную черту, которая выделяла его среди соратников и, несомненно, способствовала складыванию вокруг фигуры президента харизматической ауры. Он, как никто другой, умел создавать таинственную обстановку в среде элементарных ситуаций и обыденных явлений.

Его загадочные полеты за границу, периодические исчезновения из поля зрения окружения и общественности, непонятные встречи с неизвестными персонами, ночные телефонные разговоры с абонентами из разных стран, особые намеки в беседах и выступлениях на некие скрытые обстоятельства и многое другое из этой же сферы, в которых не просматривалось конкретного содержания, в определенной мере гипнотизировали общественное сознание.

У президента отсутствовал установленный режим работы, он мог появиться в служебном кабинете или дома в любое время в окружении бряцающих оружием охранников или совершенно один.

Иногда Дудаев в присутствии многих людей знаками отзывал в сторону явного своего противника и о чем-то шептался с ним. Потом этот оппозиционер с пеной у рта доказывал своим единомышленникам, что Джохар лишь спросил у него о житье-бытье. Однако такое объяснение никого не удовлетворяло, и на него уже косо смотрели соратники.

В здании КГБ, захваченном боевиками, долгое время вместе с ними обитал странный тип, покинувший наурскую колонию во время упоминавшегося массового побега заключенных. Он был агентом оперативно-режимной службы Управления исправительно-трудовых учреждений МВД и использовался для выявления негативных процессов, назреваемых в среде заключенных.

Этот субъект, явно страдавший шпиономанией, за определенную мзду делал такие публичные заявления о «кознях российских спецслужб против чеченского государства», от которых за версту веяло примитивным вымыслом. При этом он неуклюже изображал из себя прозревшего Джеймса Бонда, коварно засланного Россией со спецзаданием к Дудаеву, но пришедшего к нему с повинной головой. Президент прекрасно понимал абсурдность ахинеи, которую нес «русский шпион», но поощрял его использование новоиспеченной службой национальной безопасности для рекламы своей бурной деятельности «во благо народа и государства».

Все это и многое другое подобное свидетельствовало о том, что советский генерал превратился в классного «великого магистра» тайного общества. Преемникам Дудаева не удалось создать подобный образ, и потому они так и не приобрели лавры лидера — судьбоносца.

Отсутствие «великого магистра» является явной предпосылкой разложения ичкерийской системы, которая вряд ли в одночасье исчезнет только по одной этой причине.

Другим несомненным обстоятельством, свидетельствующим о начале процесса распада ичкеризма, является проникновение в массовое сознание людей понимания того непреложного факта, что они вместе со своими идеями свободы, процветания и независимости оказались заложниками кучки людей, создавших на их судьбах структуру для собственного обслуживания и обогащения. Если российским идеологическим структурам удастся осуществить инъекцию такого понимания в общественное самовосприятие, то это, несомненно, ускорит процесс деичкеризации чеченского общества.

Эти организации могут также предпринять меры по развенчанию героизации абречества и выставлению на публичное обозрение преступных деяний ичкерийских «партизан», преследующих чаще всего собственные цели, далекие от бескорыстной борьбы «за веру и отечество».

Если в начальный период формирования идей ичкеризма в чеченском обществе господствовали религиозные воззрения мюридских братств, относящихся к различным тарикатам классического ислама, то в последнее время эти духовные устои подвергаются размыванию новым ваххабитским экстремистским учением, которое оказалось востребованным структурами тайного общества в качестве своей идейной составляющей. Развенчание и дискредитация ваххабизма как комплекса идей, противостоящих классическим исламским ценностям, а также обычаям и тейповым традициям, несомненно, сыграют свою позитивную роль в распаде ичкеризма.