Тайное имя — ЙХВХ - [48]

Далее Лоуренс высказывается не вполне политкорректно:

Эти солдаты неизбежно становились жертвами своих откровенно-порочных офицеров-левантинцев, которые использовали их в качестве объектов своей отвратительной похоти. Они настолько не считали их за людей, что, вступая с ними в связь, даже не прибегали к обычным мерам предосторожности. Медицинское обследование турецких военнопленных показало, что чуть ли не половина из них заражены венерическими болезнями, приобретенными противоестественным путем. Диагностика сифилиса и тому подобных болезней в стране отсутствовала, и зараза передавалась от одного к другому, поражая целые батальоны.

— Вы быстро выучили английский, мосье Файнберг. Вы же его не знали.

— Мне было приказано вызубрить донесение на незнакомом языке, — Авшалом перешел на французский. — На случай, если попадусь. Под пыткой незнакомые слова сразу забываешь. Турки — мастера пытать. Бодлер писал, что в этом их по хитроумию превосходят только китайцы.

Спросить, кто такой Бодлер? О’Рейли не решился: а вдруг знаменитый еврейский законоучитель?

В этом юноше было что-то обезоруживающее. «Женщины от таких без ума». При мысли об ирландках всем видится румянец во всю щеку и рыжая коса. Как будто нет смугловолосых.

На лице у О’Рейли промелькнула досада.

— Почему вы шли через Акабу? Вы рассказывали, что работаете на ферме под Хайфой.

— Да, проще было бы идти караванным путем вдоль моря. А еще проще обзавестись верблюдом. Там в изобилии колодцев, но и патрулей тоже, мосье, — Авшалом не стал рассказывать, как уже раз попался. «Заподозрит, что в тюрьме меня перевербовали». — Безопасней было раствориться в толпе прибывших из Медины.

— В таком случае вы должны были сами убедиться, что провести крупные воинские соединения через Вади-Напата невозможно. Я не сомневаюсь в вашей доброй воле, мосье, но вас могли сознательно дезинформировать. Это легче, чем тайно перебросить к Суэцкому каналу восемьдесят тысяч солдат, тысячу верблюдов, алюминиевые понтоны, тяжелую артиллерию. Все по песчаным холмам.

— Я выполняю задание, непосредственно данное мне шефом.

— Кто бы он ни был — заметьте, я не спрашиваю, кто он, — его тоже могли ввести в заблуждение. Либо… — О’Рейли многозначительно умолк.

— Никаких «либо», — глаза Авшалома сверкнули, что не укрылось от майора. — Он — человек выдающегося ума и способностей, создатель искусственных зерновых культур, устойчивых к нашествию саранчи. На поддержание его опытов ассоциация фермеров Огайо выделила огромные средства, но он предпочел вернуться в Палестину.

— Идеалистов легко использовать в своих целях. И потом откуда у него эти сведения?

— Он — доверенное лицо Джемаль-паши. Он, как Иосиф при фараоне, ведает закромами. Двери дворца в Сальхии открыты для него в любое время дня и ночи.

О’Рейли несколько опешил.

— Формально вы имен не раскрываете, вы предоставляете это сделать нам. Похвально. Допускаю, что вами движет любовь не только к Сиону. Но что любовь — несомненно. Это не мое дело. Мое дело повторить: противник никогда не решится двинуть войска к Суэцкому каналу через центральный Синай. Само собой разумеется, я сделаю все от меня зависящее, чтобы к вашей информации отнеслись всерьез, тем более что источник ее представляет интерес… да-да, без имен. Вам посодействуют в возвращении.

— У меня к вам просьба, мосье. Вы не доверяете моей информации. Я хочу остаться заложником ее достоверности. Я вернусь назад не раньше, чем турки себя обнаружат на переправе. Позвольте мне быть среди тех, кто встретит их огнем. О большем я не прошу.

Ему выдали «хаки» без знаков отличия. Знакомый капрал его «не узнал»: во всех армиях мира унтер не что иное, как сублимированное чувство неполноценности. Авшалом был интернирован, в смысле, что intrinsecus (изнутри) наблюдал жизнь австралийско-новозеландского контингента: делил с ним кров и пищу, посещал стрельбища, с разбегу колол штыком чучело с пририсованными усиками. То были чистопородные обитатели другой планеты — ни одного еврея. Такого он еще не видел — чтоб совсем ни одного. Но вот он получает от О’Рейли приглашение поужинать с ним в клубе, а там какой-то лейтенант играет на рояле и поет «Лецте розе» — по-английски, естественно. («Лецте хозе» дразнил Лёлик Цилю, дочь. Та бренчала на расстроенном от бесконечных переездов «Беккере», смешно картавя: «Лецте хозе, ви-и-и магст ду айнзам хир блюн?»[91])

Узнав, что любимая его песня звучала у них в доме, что сестра Сьюзен ее постоянно играла, ирландец растрогался и кроме как «мой друг» Авшалома уже не называл.

— Блюм! Хочу познакомить вас с моим другом, мосье Файнбергом из Хайфы.

Лейтенант Блюм с британской сдержанностью приветствовал его. Но когда выяснилось, что один не знает английского, а другой французского, то в ход пошла известная разновидность немецкого. Родители лейтенанта происходили из Калишской губернии — из графства Калиш, это где-то между Россией и Пруссией, он точно не знает.

И Джемаль-паша, похвалявшийся: дескать, ни одна армия, от фараонов до Наполеона, не проходила еще тем путем, каким он двинул своих верблюдов и солдат, и глава сирийского бюро, считавший это решительно невозможным, — оба они в одинаковой мере были далеки от истины. Не только возможно, как показывает пример 4-й сирийской армии, но и уже случалось, о чем в Каире были прекрасно осведомлены, ибо в нужное время оказались в нужном месте: в Каирской опере на представлении «Аиды».