Тайники души - [116]

– Фрэнк Уайатт знает, что вы здесь? – спросил он, закончив сборы.

– Нет. Он отказался обращаться за помощью. Мне пришлось идти сюда пешком. Мой свекор даже не поднялся к нам в спальню, чтобы посмотреть, как себя чувствует его сын.

Доктор Гилберт покачал головой. Его сжатые губы и молнии в глазах сказали мне о том, что он в ярости.

– Вы знаете… Фрэнк может не пустить меня в дом.

– Нужно попытаться, доктор Гилберт. Пожалуйста! Не дайте Сэму умереть. – Я была уже на грани истерики.

Он взял меня за плечи. Твердость его рук успокоила меня.

– Я сделаю все, что смогу, миссис Уайатт. Думаю, прежде чем мы отправимся в путь, вам нужно выпить глоток бренди.

– Со мной все будет в порядке. Пожалуйста, поторопитесь!

На машине доктора Гилберта мы преодолели путь гораздо быстрее. Я убедила доктора остановить автомобиль на дороге, чтобы свекор не услышал нас, и мы подошли к дому в темноте.

Спальня Фрэнка находилась сразу за кухней, поэтому я провела доктора не через заднюю дверь, ведущую в кухню, а через парадную. Мы торопливо поспешили вверх по лестнице.

Сэм выглядел еще хуже, чем прежде. Когда мы вошли в комнату, он повернулся и я увидела панику в его глазах. Затем у него жутко заболела спина и он закричал, морщясь от боли:

– Помогите мне!

Доктор Гилберт осторожно осмотрел моего мужа, но даже малейшее прикосновение вызывало болезненные спазмы мышц. Я стояла возле кровати, заламывая руки, и чуть не подпрыгнула, услышав за спиной голос Фрэнка.

– Что это ты делаешь в моем доме, Гилберт?

Доктор медленно повернулся.

– Лечу вашего сына…

– Нет, не лечишь! Ты здесь не нужен! Убирайся прочь!

– Фрэнк, у твоего сына тетаническое сокращение мышц. Ему очень плохо, – ответил спокойно доктор Гилберт. – Я сейчас сделаю ему укол антитоксина и…

Его слова прервал мой крик. У Сэма начались конвульсии. Он задыхался, а его кожа приобрела серовато-голубой оттенок.

– У него начался судорожный припадок, – сказал доктор Гилберт, – и поэтому доступ кислорода затруднен.

Он взял Сэма за плечи и стал удерживать в горизонтальном положении.

Я никогда в жизни не была так испугана и не чувствовала себя настолько беспомощной.

Когда конвульсии прекратились, доктор быстро приготовил шприц.

– Сэм, я сейчас сделаю тебе укол антитоксина, а затем еще один, который поможет твоим мышцам расслабиться.

Я оглянулась, опасаясь, что Фрэнк попытается его остановить, но свекор уже вышел из комнаты.

В ту ночь доктор Гилберт сделал все, что мог, для Сэма. Он даже показал мне, как готовить примочку и прикладывать ее к порезу на ноге. Но когда ему пришло время уходить, по тому, как крепко он взял меня за плечи, чтобы успокоить, я поняла: доктор Гилберт волнуется о Сэме так же, как и я.

– Я должен быть честен с вами, миссис Уайатт, и сообщить, что ваш муж очень болен. Укол антитоксина эффективен, когда его делают сразу после появления первых симптомов, но… – Он вздохнул, взял в руки саквояж. – Завтра утром я первым делом зайду к вам.

Болезнь мужа зашла слишком далеко, и укол не помог. Сэму уже ничто не могло помочь. Он умер страшной, болезненной смертью, конвульсии были настолько частыми, что он не смог дышать. Но мой муж не терял сознания и понимал все, что с ним происходило. Последними словами, которые он услышал от меня, было: «Я люблю тебя, Сэм».

В день смерти мужа я была в таком смятении, что не побоялась наброситься на свекра в присутствии детей.

– Это все ваша вина! – кричала я. – Сэм умер, потому что вы вовремя не послали за помощью. Вы убили собственного сына! Если бы вы послали за врачом раньше, Сэму укололи бы антитоксин и он остался бы жив.

Фрэнк никак не отреагировал на этот всплеск эмоций. Он смотрел на меня отрешенным взглядом, и я задумалась: слышал ли он вообще мои слова.

Злой манипулятор Фрэнк Уайатт, который жил с нами все эти годы, умер вместе со своим сыном, и в доме остался сломленный, ожесточенный старик.

Зачем он возводил свою империю, если у него не осталось сына, который все унаследует? Но тем не менее я не чувствовала к свекру ни капли жалости. Он получил то, что заслужил.

До смерти Сэма Фрэнк едва замечал внуков. Я всегда думала, что он ненавидел их, потому что ненавидел меня. Но, стоя возле могил жены и двух сыновей, Фрэнк медленно поднял глаза и увидел, как Джимми и Люк цепляются за мой подол. Заметил, как детские личики побледнели от горя. Он посмотрел на внуков, впервые по-настоящему увидев их, и, думаю, впервые понял, что они – это все, что у него осталось.

– О господи… – прошептал он.

После смерти сына Фрэнк изменился. Он не стал добрее и уж точно не начал теплее, с большей любовью относиться к детям или ко мне. Но он был сломлен горем, и мы оба это знали. Мы жили как два незнакомца в пансионе – редко разговаривали, встречались только во время еды.

Затем одним холодным ноябрьским днем Джимми нашел деда на полу амбара. Услышав крики сына, я поспешила на улицу, но в то мгновение, когда увидела пустые глаза свекра, поняла, что он мертв. Мне было его нисколько не жаль. Наоборот, я поймала себя на мысли, что надеюсь, он страдал сильнее, чем его сын перед смертью.

Я уже собиралась уйти, когда заметила, что руки Фрэнка пусты. Он лежал, раскинув руки ладонями кверху, и в них ничего не было. Он все держал в своих руках, контролировал и манипулировал этими руками всю жизнь, а теперь они пусты. Сады Фрэнка Уайатта и все, ради чего он так тяжело трудился, достанутся кому-то другому.