Тайник комиссара - [17]

«День шестой. Нас окружают непроходимые дебри. Лошади выдыхаются. Преследования у нас не было, а проводник почему-то торопит отряд. Вечером подошли к бурной речке, скачущей с уступа на уступ. Странно, что проводник название речки не знает. Берег и место, где мы остановились, мне не понравились. Кругом нависли мрачные скалы, а впереди — бурная река. Брось с любой скалы камень — и в отряде будут жертвы. Мы оказались словно в ловушке. Не раздумывая, я приказал переходить речку и торопиться, чтобы дотемна перейти. Люди зароптали. Мулеков сначала тоже возражал, говорил, что бойцы устали и переправы могут не выдержать, а потом вдруг сам стал уговаривать товарищей переправляться.

Переправа была, действительно, трудной, лошади, борясь с сильным течением, скользили ногами по каменному дну. Моя лошадь попала в водоворот, не смогла справиться с течением, и ее понесло к водопаду. Она ржала, прося о помощи. Я побежал, но, опередив меня, в воду бросился бурят Иван Тархаев с длинной веревкой. Конец веревки он сунул мне в руки. Течение подхватило Тархаева и сразу бросило в водоворот. Я, испугавшись за него, хотел тянуть за веревку. Но он каким-то невероятным прыжком приблизился к конской голове, торчащей из воды. Веревка задрожала, и мы потянули лошадь к себе. Ваня рукой держался за переметные сумы. Вытянули обоих едва живых. Запылали костры, наскоро поужинав, люди крепко заснули. Мулеков, уже в который раз, добровольно вызывался охранять ночной лагерь, но я велел ему спать. Всю ночь я сам сидел у костра и вел эту запись. От ночного ветерка колышутся листья деревьев, а мне кажется, что это разговаривает кто-то на том берегу реки. Забавно спит Мулеков. Лежит на животе, подобрав под себя руки и ноги, и в темноте походит на зверька».

Тревожной была запись, сделанная на двух оборванных сверху страницах.

«Я подошел к Тархаеву, наклонился, и он сказал мне на ухо: «Командир, мы, однако, неправильно идем». «Почему ты так думаешь?» — тоже шепотом спросил я. Он подошел к старой сосне: «Тут север, — он указал на голую сторону сосны, — а мы, командир, идем совсем не туда. Мы, однако, кружим». Чтобы не поднимать среди бойцов панику, я попросил Тархаева молчать. Подозвали к себе Мулекова. Они заспорили. Решив уточнить маршрут, я полез в свою полевую сумку за компасом. В сумке не только компаса, но и планшета не оказалось! Бойцы обшарили траву, просмотрели кусты. Переправа, проклятая переправа! «Но ведь сумка была закрыта», — сказал мне Тархаев. Какая-то чертовщина! Из закрытой сумки на глазах у всех исчез компас и планшет, на котором я отмечал наш путь. Я с красноармейцем Юрием Кондратьевым переправился обратно на низкий берег. Поиск ничего не дал. Может, перед переправой я положил их не в сумку, а по привычке в широченный карман своего кожана и они выпали в мутную воду! Проклятая переправа! Теперь идти будем вслепую, доверяясь только проводнику. Мулеков, обходя шагавший караван, подошел к моей лошади и стал поправлять сбрую. Странно, что на этот раз лошадь от него шарахнулась. Иван Тархаев незаметно отвел меня, в сторону…»

Дальше все было залито, пятнами, похожими на кровь, и читалось только два слова: «Тархаев просил…»

Что просил Тархаев, было непонятно. Таня подошла к окошечку, стараясь рассмотреть запись. Дед Торбеев, склоняясь над берестой, наносил черным угольком предполагаемый маршрут отряда.

— Хорек специально водил отряд по таежным дебрям, старался измотать людей, запутать их, чтобы, в случае чего, ни один из них из тайги не вышел, — глядя на дедовскую карту, сказал Петька.

— Это понятно, варнак есть варнак.

Торбеев отодвинул в сторону кусочки белой коры, на которых что-то вычерчивал, и попросил Таню достать с полки большую бересту. Береста, варенная в кипятке, была мягкая, как кожа. Взяв уголек, Торбеев в левом нижнем углу бересты поставил черную точку и стал вслух рассуждать:

— Вышли они из города прямиком в болото. На юго-запад они не пойдут, там белые. Значится, — дед о чем-то подумал и нанес на бересту тоненькую черную линию, и быстро обозначил большим овалом болото. — После командир пишет: «Солнце печет в затылок», значится, был полдень, утром и вечером солнце не может из-за хребта «печь в затылок».

Торбеев нанес еще несколько линий и нарисовал извилистый ручей. Петька с радостью следил за его рукой.

Таня продолжала читать.

«Давно не вел дневник. Сегодня решил продолжить. По моим подсчетам, мы уже тридцать дней в тайге. На высоких скалах появился снег, а выхода все нет и нет. Вчера Тархаев снова попросился назначить его проводником отряда. Не видя другого выхода, я согласился. Но сегодня случилось несчастье. Рано утром, когда все еще спали, Тархаев теперь уже как проводник пошел обследовать ущелье, он уверял, что «из ущелья есть выход «по земле», и нечего нам лазить через хребет». Я был на ногах и проверял пули в пистолете, когда раздался ужасный крик. Пробежав метров двести по ущелью, я обнаружил Ваню Тархаева, лежащим лицом к земле. Затылок его был разбит. Кровь заливала траву. Все попытки привести его в сознание успеха не дали. Через несколько минут сердце остановилось. Ваню похоронили на первом широком уступе скалы. Со дна ущелья на плащ-палатках наносили и засыпали тело.