Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны - [7]

— Хорошо. К утру фото будет у нас.

Звонок родителей не удивил. Удивила просьба, но мое короткое «так надо» поставило все на место, тем более отца не нужно было уговаривать. Утром, часов в десять, Василий Иванович привез фото, с некоторых уже были сделаны крупные снимки Бориса, только его. Но привезли не все. Всего два. «А остальные?» — спросил я у Василия Ивановича.

В пятьдесят третьем году, когда я уже был в училище в Ленинграде, мои родители переехали в Москву. Их довольно частенько навещали мои товарищи по быковской школе. Как я узнал позднее, бывал и Борис — один раз и с кем-то якобы из моих одноклассников. И другие, и Борис просматривали фотографии. Можно было сделать предположение, что Борис почему-то изъял свои фото из моей коллекции. Мои родители дали снимки оперативному сотруднику из другой пачки, в которой были собраны дубли фотографий или очень плохого качества.

А пока, в беседе с Василием Ивановичем, я сказал, что нескольких фотографий с Борисом нет. И он, и я гадали — почему?

Несколько встреч в «Большом доме» на Литейном — штаб-квартире ленинградского КГБ — продолжили беседы о случившемся. Из разговоров я понял, что задержанные, но не Борис, сознались в оказании помощи человеку, которого они не считали шпионом, но который хорошо платил.

Борис Гузкин, мой школьный товарищ, от наших чекистов ускользнул. Говоря языком криминалистов, в его идентификации я принял участие. Себе я задавал вопрос: кто же он, Борис? Мысль, что шпион, как-то не утверждалась в моей голове — его облик доброго парня не вязался с моим представлением о шпионах. Как показала жизнь, лучше бы он попался в сети контрразведчиков уже тогда, в далеком пятьдесят шестом году.

В Большом доме госбезопасности

Именно в это время мне впервые было сделано предложение перейти на работу в органы госбезопасности.

— У тебя есть хватка чекиста, — сказал мне «мой» контрразведчик. — Ты быстро среагировал на обстановку, пытался задержать шпионов, а главное — запомнил столь много примет, что их поиск и арест завершился весьма быстро.

Все сказанное я принимал за чистую монету и лишь с годами работы в органах понял, что небольшое преувеличение заслуг сотрудничающего с тобой человека всегда ему приятно и… полезно для дела, точнее создания атмосферы его заинтересованности в контактах с тобой.

— Но ведь у меня еще не один год учебы? — пытался я не торопиться с решением.

— Тебе до окончания учебы осталось года полтора. Станешь офицером и пойдешь к нам. Мы направим тебя в школу военной контрразведки. Будешь работать с техникой: на кораблях или других местах — выбор за тобой… В общем, поговорим ближе к окончанию училища. Согласен?

Месяцем позднее Василий Иванович свозил меня в Большой дом снова, где чекист в адмиральском звании вручил мне именные часы с надписью: «за бдительность». К великому моему сожалению, они пропали уже в ближайшее лето. Часы с массивным металлическим браслетом (в то время это была новинка) соскользнули с руки во время похода на парусных шлюпках в Азовском море. А жаль! Люблю предметы, связанные с событиями из моей жизни: книги, открытки, подарки, сувениры… Кто их не любит? Но этот именной, от контрразведки. Конечно, жаль, особенно теперь, ближе к концу службы, когда главная ее часть была связана с госбезопасностью.

* * *

В конце пятого курса нам, как выпускникам, присвоили звание «мичман» и отправили на корабли для прохождения летней, для нас последней, практики.

В пятьдесят седьмом году праздновалось сорокалетие Октябрьской революции, а летом — День Военно-Морского Флота. Я оказался на крейсере «Орджоникидзе», который сменил старый линкор «Октябрину» в качестве флагмана Балтики.

Согласно моему дипломному проекту я должен был бы стажироваться в башне противовоздушной и противоминной артиллерии на универсальных установках. Однако мое место оказалось на кормовом мостике группы артиллерийских зенитных автоматов крейсера. Как потом стало мне известно, я был назначен стажером командира группы АЗА не случайно и не по воле училища или командования кораблем.

Казалось бы, я уже начал забывать о моих встречах с представителями Большого дома. Но где-то дней за десять до убытия на крейсер я снова повстречался с «моим» особистом. Василий Иванович подошел ко мне в городе и даже не пытался изображать, что якобы встреча случайная. Был он в гражданском и сразу перешел к делу:

— Максим, есть серьезный разговор. Мужской и профессиональный… Время у тебя есть?

— Профессиональный? С вашей или моей стороны?

— Не язви. И с твоей и с моей. Так как?

— Что, прямо сейчас?

— А зачем откладывать? Ты же не рассуждал тогда, в деле со стрельбой? А сразу стал действовать…

Я действительно был свободен часа на три и ответил согласием, чем обрадовал старого чекиста.

— Тогда давай пройдемся на Литейный, в наш дом, пешочком… Погода под стать прогулке. А?

Ходьбы туда было минут десять-двенадцать, и по дороге было о чем поговорить. Уже позднее, анализируя ход этой беседы с особистом, я прояснил для себя, что разговор по дороге был частью общего плана вовлечения меня в щекотливое дело, в основе которого была острая ситуация в интересах госбезопасности.