Тайная жизнь пчел - [88]

Просыпаясь утром, первым делом я вспоминала о шляпной коробке. Это было так, словно мама сама пряталась у меня под кроватью. Как-то ночью тревожное состояние заставило меня встать и отнести коробку в дальний угол комнаты. Затем я стянула с подушки наволочку, засунула коробку внутрь и перевязала лентой для волос. И лишь после этих действий я смогла заснуть.

Я приходила в розовый дом, чтобы воспользоваться уборной, и думала: Моя мама сидела на этом самом унитазе, и я ненавидела себя за эти мысли. Какое мне дело, на чем она сидела, когда писала? Ей ведь не было никакого дела до моих привычек, когда она бросила меня на миссис Уотсон и Т. Рэя.

Я вела сама с собой «душеспасительные» беседы: Не думай о ней. С этим покончено навсегда. Но уже в следующую минуту, клянусь Богом, я представляла ее в розовом доме или возле стены плача, засовывающей свои горести между камней. Я готова была спорить на двадцать долларов, что имя Т. Рэя оказалось неоднократно втиснуто в трещины и щели этой стены. Возможно, имя Лили тоже там было. Жаль, что мама не оказалась достаточно умной или достаточно любящей, чтобы понять, что у всех есть тяготы, которые могут их придавить, но все же никто не отказывается от своих детей.

Я, должно быть, любила свою маленькую коллекцию несчастий и обид. Они обеспечивали мне сочувствие со стороны других, чувство собственной исключительности. Я была девочкой, брошенной своей мамой. Я была девочкой, стоявшей на крупе на коленях. Я такая особенная!

Был разгар комариного сезона, так что, когда я сидела у реки, комарам тоже от меня перепадало. Сидя в густой тени, я вытаскивала мышиные косточки и крутила их в пальцах. Я смотрела на окружающие меня вещи до тех пор, пока полностью в них не растворялась. Иногда я забывала про обед, и Розалин приходила ко мне с сэндвичем с помидорами. Когда она уходила, я выбрасывала сэндвич в реку.

Временами я не могла удержаться от того, чтобы лечь на землю, представляя, что лежу внутри одной из этих могил в форме ульев. Я чувствовала все то же, что чувствовала после смерти Маи, только в сто раз сильнее.

Августа мне сказала:

— Полагаю, тебе нужно немного погоревать. Так что — не стесняйся.

Но, начав это делать, я, похоже, не могла остановиться.

Я знала, что Августа все объяснила Заку и Июне, потому они ходили вокруг меня на цыпочках, словно я была клиническим случаем. А может, я и вправду была. Может, именно меня следовало отправить на Булл-стрит, а вовсе не мою маму.

Я спрашивала себя, сколько еще будет ждать Августа, прежде чем начнет действовать сообразно тому, что я ей рассказала — как я убежала из дома и помогла Розалин бежать из тюрьмы. Августа дала мне время — время побыть возле реки и еделать то, что я должна была сделать, так же как она дала время самой себе после смерти Маи. Ясно, что это не могло длиться вечно.

* * *

Мир странно устроен — он продолжает вращаться, независимо от того, какие сердечные катаклизмы в нем происходят. Июна назначила дату свадьбы, десятое октября. Брат Нейла, преподобный епископ из африканской методистской церкви из Олбани, штат Джорджия, собирался поженить их на нашем заднем дворе, под миртами. Июна поделилась своими планами: она сойдет к нам по дорожке из розовых лепестков, и на ней будет белое шелковое платье с жабо, которое Мабель для нее сошьет. Я не могла представить себе жабо. Июна нарисовала его в блокноте, но и после этого я не смогла его представить. Люнель была отряжена делать ей свадебную шляпу, что, на мой взгляд, требовало от Июны недюжинной отваги. Невозможно было предсказать, что окажется у нее на голове во время свадьбы.

Розалин предложила испечь коржи для свадебного торта, а Виолетта с Куини собирались украсить ее «радужной темой». Опять же, отвагой Июны можно было лишь восхищаться.

Как-то днем, умирая от жажды, я направилась на кухню, чтобы наполнить кувшин водой и взять его с собой на реку, и застала там Июну и Августу, прильнувших друг к другу посреди комнаты.

Я остановилась за дверью и наблюдала, хотя это и не предназначалось для чужих глаз. Июна обнимала Августу, и руки ее дрожали.

— Мая была бы счастлива узнать об этой свадьбе, — сказала Июна. — Она сотни раз говорила мне, чтобы я прекратила упрямиться. О боже, Августа, почему я не сделала этого раньше, пока она была жива?

Августа слегка повернулась и заметила меня. Она держала Июну, которая начала плакать, но смотрела мне прямо в глаза. Она сказала:

— Сожалениями ничего не исправишь, ты знаешь это.

* * *

На следующий день у меня прорезался аппетит. Я зашла на кухню поинтересоваться, когда будет обед, и обнаружила там Розалин в новом платье и со свежезаплетенными косичками. Она засовывала за пазуху салфетки про запас.

— Где ты взяла это платье? — спросила я. Она сделала круг по кухне, демонстрируя его, а когда я улыбнулась, сделала еще один. Это было, если можно так выразиться, платье-палатка — несколько ярдов материала, ниспадающих с плеч, без каких-либо признаков пояса и вытачек. Оно было ярко-красного цвета с гигантскими белыми цветами по всей поверхности. Было видно, что Розалин без ума от этого платья.