Тайная жизнь непутевой мамочки - [9]

— Ох, нет! — отшатываются в ужасе подруги.

— Дальше будете слушать? — осведомляюсь я.

Они утвердительно кивают.

— Прошлась по магазинам, прибежала домой, все выгрузила, уменьшила гору не выглаженного белья примерно на фут, обнаружила, что Фред использовал мусорное ведро в ванной вместо ночного горшка, причем писал в него, как пришлось заключить, недели две, а затем я побежала в детский сад, вернулась домой с Фредом и его приятелем и, пока они играли, позвонила маме. Потом обнаружила, что дети вытащили из комода всю одежду Сэма, и мне пришлось ликвидировать этот бедлам. Тем временем пришла пора ехать в школу за Сэмом и Джо. Потом — домашние уроки, чай, купание, чтение сказок. О, чуть не забыла! После чая я полчаса играла в «Я — Йене Леманн». — Еще более недоумевающие взгляды. — Это вратарь «Арсенала». И почти член нашей семьи.

— Невероятно… — произносит Эмма. — Твоя жизнь всегда казалась нам идиллией. Не разрушай ее!

На самом деле это был хороший день, и я, можно сказать, наслаждалась, «стоя в воротах» в роли Йенса Леманна, но об этом я не стала им говорить. Не было ушибов и порезов. Не было болезней. И никаких поломок — ничего, что могло бы пустить под откос заведенный порядок. Я не сказала и о том, что делаю регулярно, о каждодневной рутине: бесконечном приготовлении пищи, уборке, стирке и глаженье, отчасти потому, что это стало вторым смыслом моей жизни, но большей частью из-за того, что даже и сама не могу поверить, будто форма моего существования стала определяться этим однообразным бытовым, почти механическим трудом.

Кроме того, я почти уверена: Эмма слишком погружена в свою собственную жизнь, чтобы завидовать моей. У нее квартира в Ноттинг-Хилле, и, очевидно, она морщится во время наших нечастых визитов с детьми, когда они оставляют отпечатки своих ладошек на всех блестящих поверхностях и бегают в своих рифленых «тракторах» взад-вперед по сияющему чистотой дубовому полу.

Разговор наш быстро соскользнул на более откровенные темы, например — на подробное обсуждение нового бойфренда.

— Скажите, можно ли хотя бы отдаленно считать это нормальным? — жалуется подруга Кэти, и апатия в ее голосе нас дезориентирует. — Он занимается со мной сексом, только если мое лицо закрыто подушкой. Или если я лежу на животе. А после он вообще против любого физического контакта!

— Ты боишься асфиксии? — уточняет Эмма.

— Речь идет о диванной подушке, или это обязательно должна быть большая постельная? — спрашиваю я и быстро добавляю: — Может быть, он скрытый фетишист?

— Ты считаешь, что если она задохнется под подушкой от Люсинды Чемберс из «Par компани», то в этом не будет ничего страшного? — уточняет у меня Кэти.

— Я не знаю, о ком ты говоришь, но, возможно, диванная подушка — это не так ужасно, — отвечаю я. — Больше цветов, во всяком случае.

— Слушайте, он, наверное, просто гомик! — озаряет Эмму.

— Просто гомик, — передразнивает ее подруга Кэти, и голос ее слегка дрожит. — Но это еще хуже! Потому что тогда вообще безнадега. Я могу быть кем угодно, но только не мужчиной!

Эмма докладывает, что все еще «инспектирует» отели, попадающиеся по пути в Блумсбери, на пару с одним женатым мужчиной — отцом четверых детей, и любовная связь длится у них вот уже восемь месяцев. Они познакомились на обеде, организованном одной финансовой пиар-компанией в целях развития отношений между банкирами и журналистами.

— Он говорит, что у него прямо-таки сексуальное возрождение, с тех пор как он начал встречаться со мной! — Она полна радости. — В первый раз за пятнадцать лет у него получается больше чем один раз за ночь.

— Держу пари, Том тоже бы от него не отстал, если бы спал с тобой, — отвечаю я. — Дело тут вовсе не в тебе, а в новизне секса с кем-то другим — не с женой, и здесь нет ничего сверхъестественного.

— Думаю, я помогаю ему сохранить брак. — Ее голос звучит так, будто она раздает обеды в бесплатной столовой на Рождество.

Кэти делится тайной, что имела незащищенный секс с кем-то, кого она встретила на вечеринке, и, более того, начинает помышлять о еще какой-то там экзотической сексуальной практике.

— О, мой Бог! — Я поражена таким необычным для нее отсутствием осторожности.

— Тебе бы следовало поберечься — именно ради наслаждения! — наставляет ее Эмма.

Я мало что могу добавить к беседе; кажется, у меня вообще не было секса с тех пор, как мы встречались в последний раз. Но иногда, временами, особенно в такие вот моменты, я не ощущаю это как изъян своей жизни.

— А я влюбилась в одного папашу в нашей школе! — заявляю вдруг я. Что это за выходка? Еще недоговорив, я уже спрашиваю себя, не подслушала ли я случайно сценарий чьей-нибудь жизни, возможно, кого-то из сидящих за столом по соседству, ведь это совсем не то, что я намеревалась сказать. Но мне почему-то хочется, чтобы мое сообщение было воспринято подругами с подобающей невозмутимостью.

Вместо этого повисает гнетущая тишина.

— Люси, это ужасно, — произносит, наконец, Эмма. — Это даже как-то шокирует. Это просто неприлично, наконец!

— Не подумайте ничего плохого, я просто хочу привлечь к себе внимание. — Я пытаюсь отшутиться, но они смотрят на меня с такими серьезными лицами, что я тут же иду на попятный. — Да ничего не произошло! Я даже и наедине-то с ним не была! Даже не достигла стадии сексуальных фантазий. На это, знаете ли, у меня совершенно нет времени! — Я нарочито веселюсь, ожидая, что кто-то из трех ко мне присоединится. — Фактически я с ним только разговаривала!