Тайная жизнь непутевой мамочки - [118]

Маленькими глотками я допиваю вино, оставшееся в бокале со вчерашнего вечера, чтобы успокоить нервы, в надежде, что меня не будут проверять на алкоголь по дороге в школу. Вокруг меня скорее поле битвы, чем домашняя идиллия. Все миски, задействованные во время ночных маневров, заполнены тестом, которое теперь безнадежно затвердело. На буфете осталась нейтральная полоса с неидентифицируемой спрессованной массой и парой пустых винных бутылок. Грязные кастрюли стоят в лужах глазури. Бисквит от «Магимикс» частично залит шоколадом. Я оцениваю ситуацию — хладнокровно и бесстрастно — и решаю, что тщательно вылепленные фигурки шоколадных сонь с веревочками вместо хвостов могут быть спасены. То же можно сказать и о передержанном шоколадном бисквите и трех дисках.

Я включаю радио и слушаю программу, предназначенную для тех, кто встает ни свет, ни заря, чтобы доить коров, или для тех, кого приговорили к пекарному рабству. «Больше ласточек стало возвращаться в Британию после нескольких лет ухудшения… Наблюдается нехватка пастухов и сельских священников…» Этот пасторальный налет вдруг оказывает на меня мобилизующее воздействие, и я с удвоенной энергией приступаю к еще одному античному шедевру. Я разбиваю в миску яйца и смотрю в окно, выходящее в сад. На бельевой веревке мирно болтается простыня. И тут до меня доходит, что в своем компульсивном побуждении к выпечке я забыла о самой важной детали дня — римском костюме! Я вываливаюсь в сад, вдохновленная утешительным бокалом вина, и срываю простыню с веревки. Дикий голубь следит за бисквитом, который я оставляю на лужайке, и издает признательные трели с другого конца сада.

Nil desperandum[102], для каждой проблемы найдется решение, и мое неотвратимо смотрит мне в лицо. Прекрасная, чистая, пока не выглаженная, единственно пригодная для этого простыня ожидает своего мига славы. Кухонными ножницами я вырезаю грубый круг — это для головы. По сравнению с шортами, которые смастерил Джо, мое произведение выглядит дилетантски, однако с веревкой вокруг талии я сойду за девушку-рабыню или какого-нибудь другого представителя древности. Занавески на окнах дома наших соседей плотно закрыты. Я скидываю халат и встряхиваю простыню.

У окна раздается шум. Я поднимаю глаза и вижу Тома: он таращит на меня сонные глаза, потом высовывается по пояс.

— Почему ты стоишь в саду в пять утра голая? — устало спрашивает он, как бы страшась услышать ответ. И замечает посреди лужайки торт. — Только не говори мне, что тренируешься для участия в соревнованиях по метанию шоколадных дисков. Меня начинает беспокоить психическое состояние родителей этой школы, и в особенности твое.

— Ш-ш-ш, ты всех перебудишь! — Я еще подрезаю ткань вокруг шеи. Вот теперь дыра хороша.

— Зачем ты испортила простыню?

— Вот! Разве теперь не ясно? — в свою очередь, недоумеваю я.

— Это не для стороннего зрителя! — жмурится Том.

— Это мой римский костюм, — сообщаю я.

— Забавно. Это похоже на то, будто ты надела дырявую простыню! — И он со стуком захлопывает окно. Его губы продолжают шевелиться — он ворчит, но я уже не слышу.

Несколько минут спустя он, недовольно бурча, входит в кухню. Взглянув на шоколадные пятна на потолке, он в отчаянии стонет:

— Боже мой, Люси! Ну, объясни мне, как ты умудряешься всегда устроить такой беспорядок? Почему ты не убираешься по ходу дела? Эта система отработана и проверена веками. Даже во времена Древнего Рима! Посмотри на портрет моей матери — она выглядит так, будто у нее дерматологические проблемы. — Пальцем он стирает пятна с портрета Петры и осторожно его облизывает.

Я объясняю, что в решающие моменты процесса я не могла найти крышку от миксера и поэтому, вполне в духе Хита Робинсона[103], сымпровизировала с куском картона и вырезанным посредине отверстием.

— Ты видела такое в «Блу Питер»? — спрашивает Том. — Пойми, ведь ты могла бы просто переложить это в более мелкую миску.

Я вытаскиваю свою последнюю надежду из духовки и вываливаю бисквит из формы. Он, похоже, вошел в тайный преступный сговор с предыдущими своими собратьями: по краям обгорел, а в середине оказался непропеченным.

— Как такое может быть? — в отчаянии взываю я к справедливости. — Он выглядит и жирным, и тонким одновременно.

Том подходит к ящику с инструментами и приносит ножовку.

— Для торта на день рождения Джо в прошлом году это сработало, — ободряюще говорит он. — Сделай по центру отверстие и заполни все шоколадными яйцами.

— Но ведь шоколадные яйца не имеют ничего общего с Древним Римом!

— Так же как и сладкий стол. Не понимаю, зачем ты ввязываешься в то, что непременно должно закончиться крахом? Это, знаешь ли, отдает мазохизмом! — Он на секунду замолкает и добавляет: — Трудно вести серьезный разговор со взрослым человеком, замотанным в простыню.

Он поднялся наверх и вернулся со своим старым твидовым пальто.

— Я знаю, что жарко, но не можешь же ты идти в школу в таком виде! Ты выглядишь нелепо. Я пошел досыпать. Мальчиков я подниму и приведу немного позже.

В бунтарском самоощущении через пару часов я выхожу из дома, неся в корзине бисквитные диски и фигурки шоколадных сонь. На мне пальто Тома. Я шагаю по направлению к школе и чувствую, что мое тело горит и зудит. Сразу за воротами я замечаю Роберта Басса, запирающего замок на своем велосипеде, с формой для тортов от «Кэт Кидстон» под мышкой. Слишком поздно, чтобы уклониться от встречи!