Тайная жизнь мозга. Как наш мозг думает, чувствует и принимает решения - [27]

Однако с другой точки зрения это совершенно разные дилеммы. Чтобы подчеркнуть контраст между ними, представим еще более надуманную ситуацию.

Вы врач на почти пустынном острове. У вас есть пять пациентов с болезнями разных органов, каждого из которых можно вылечить пересадкой одного здорового органа. Без пересадки они неизбежно умрут. В вашу клинику обращается пациент с сильной простудой. Вы знаете, что можете дать ему наркоз и воспользоваться его органами, чтобы спасти пятерых других пациентов. Никто не узнает об этом; судьей может быть только ваша совесть.

В данном случае подавляющее большинство людей отказываются извлекать органы ради спасения больных пациентов и даже называют такую возможность отвратительной. Лишь немногие убежденные прагматики готовы убить пациента с простудой. В этом третьем примере мотивы и последствия сходны с двумя предыдущими дилеммами. Прагматичный врач действует в соответствии с логическим принципом и решает умертвить одного пациента, когда ему приходится выбирать между одной или пятью смертями.

То, что изменяется в этих трех дилеммах и делает их все более неприемлемыми для участников опроса, – сам поступок, который нужно совершить. В первом случае это переключение стрелки, во втором – толчок в спину, а в третьем – вскрытие пациента с помощью хирургических инструментов. Перевод стрелки не оказывает непосредственного воздействия на тело жертвы. Более того, это обыденное действие, которое выглядит невинным и не связанным с насилием. С другой стороны, причинно-следственная связь между толчком в спину и смертью ясно возникает перед нашим мысленным взором и находит отклик внутри. В первом примере такая связь была очевидной только для логического мышления. В третьем дело заходит еще дальше. Убийство и расчленение человека выглядит совершенно недопустимым как с логической, так и с эмоциональной точки зрения.

Первый аргумент (пятеро или один) прагматичен, рационален и продиктован нравственным постулатом о максимизации общего блага и минимизации общего зла. Эта часть одинакова во всех трех дилеммах. Второй аргумент интуитивен, эмоционален и продиктован безусловным убеждением: определенные вещи просто нельзя делать. Они морально неприемлемы. Три дилеммы отличает конкретный поступок, необходимый для спасения пяти жизни ценой одной. Сталкиваясь с каждой из них, мы почти физически ощущаем, как приходит в действие механизм принятия решений и в нашем мозге, словно в машине Тьюринга, начинается гонка между эмоциональными и рациональными аргументами. Эта битва, которая происходит внутри каждого из нас, постоянно воспроизводится в истории культуры и философии, морали и законодательства.

Одна из классических нравственных позиций называется деонтологической, от греческого deon (долг, обязательство). Согласно ей, нравственность поступков определяется их природой, а не последствиями. Иными словами, некоторые поступки изначально дурны независимо от того, к каким результатам они приводят.

Другая нравственная позиция называется утилитаризмом, или прагматизмом: поступки должны быть направлены на достижение максимального общего блага. Человек, который переключает стрелку, толкает другого под трамвай или потрошит пациента с простудой действует в соответствии с утилитарным принципом. А тот, кто воздерживается от этих поступков, действует в соответствии с деонтологическим принципом.

Очень немногие люди отождествляют себя с одной из этих двух крайних позиций. У каждого человека есть своя точка равновесия между ними. Если поступок, необходимый для спасения большинства, выглядит слишком ужасным, побеждает деонтологический принцип. Если общее благо становится более наглядным – к примеру, если можно спасти миллион человек, принеся в жертву пятерых, – то прагматизм выходит на передний план. Но когда мы видим выражение лица или имя человека, приносимого в жертву ради большинства, – особенно если это ребенок, родственник или кто-то привлекательный для нас, – деонтология снова перевешивает.

Гонка между утилитарным и эмоциональным выбором происходит в двух разных узловых точках мозга. Эмоциональные аргументы систематизируются в медиальной части лобной коры, а свидетельства в пользу прагматических соображений накапливаются в латеральной части.

Точно так же, как мы можем изменять работу участка мозга, позволяющего понимать позицию другого человека, и влиять на способность пользоваться теорией разума, мы способны вмешиваться в работу этих двух мозговых систем с целью тормозить эмоциональную часть и поощрять прагматичные решения. Великие лидеры, такие как Черчилль, обычно развивают возможности и стратегии, приглушающие эмоциональную сторону и помогающие мыслить отвлеченно. Эмоциональная способность к сопереживанию тоже может приводить к совершению всевозможных несправедливостей. С утилитарной и эгалитарной перспективы справедливости, просвещения и государственного управления возникает необходимость отстраняться от некоторых эмоциональных соображений, как это делал Черчилль. Сопереживание и сочувствие – фундаментальные ценности по отношению к нашим согражданам – перестают действовать, когда цель заключается в достижении общего блага без привилегий и отличий.