Тайная жизнь - [18]

Не понимаю, почему этот аргумент Тертуллиана не имел никаких последователей.

Этот аргумент обладает поразительной силой, которая передается и тому, кто впервые его читает, вплоть до полнейшей растерянности. В этом аргументе Бог умирает. (В нем умирают Бог, Слово, речь, откровения, все христианство.)

*

Истинное имя бога — это Bemat l'ermito.

*

Бернарды-отшельники[26] складывают свои красные клешни, чтобы эти клешни не торчали из перламутровых раковин, в которых они прячутся.

Пагурус[27] — магистр пага, сельской общины в Древнем Риме. Что означает: владелец покинутой раковины.

Всякий язык есть покинутая раковина.

Они по большей части прижимаются ко дну.

Их клешни трясутся от страха, что могут их выдать.

Отшельники непрестанно их складывают. Они то и дело подтягивают их вглубь, подальше от входа в крошечную пещерку, в которой паразитируют. Они живут взаперти. Они сосредоточиваются. Насколько тревожнее жить взаперти, чем открыто. У некоторых видов есть тайна, есть жемчужины. А бывают создания-экстраверты, летучие шары одуванчиков, ждущие ветра и жаждущие рассеивания.

*

Тайна в том, чтобы избежать словесного и стадного, а не в том, чтобы избежать сексуального и смертельного.

*

Душа всегда и везде — тайна. То, что на виду, — тело. То, что скрывается, — душа. У человека, произнесшего свое тайное имя, больше нет души.

Язык несет с собой возможность молчания, отказа от объяснений.

Несет, как свое сердце.

Человечество принесло с собой целомудрие как тайну внутри своей собственной животной природы и как вызов условиям размножения. Так живопись принесла с собой неизобразимое.

*

Душа определяет тайну тела.

*

Только тайны, свойственные любви, позволяют приоткрыть или даже открыть пять железных дверей от тюрем нашей субъективности; это субъективность пола, времени, пространства, сна и самого исчезновения.

*

Я видел домашний скарб в деревянных ящиках, окружающих фургон для переезда. К решетке была прислонена кровать, прежде стоявшая в спальне. Я видел свернутый в рулон ковер.

Ее я не видел.

Я увидел спину Неми в автомобиле ее мужа.

Потом я увидел медленно отъезжавшую белую «симку». Она обогнала фургон. Свернула направо и обогнула церковь. Двинулась в сторону Парижа. Вскоре она исчезла из виду. Я никому не мог рассказать о своей боли. Я принес ее сюда, в эти строки. Вернее, я скрываю ее в них.

Глава десятая

— Это все вы! — крикнул я Неми. — Все из-за вас! Это вы убили нашу любовь, превратив ее в тайну. Скрыв ее от всех. Будто это была не любовь, а грязь!

Глава одиннадцатая Беспощадные отношения

Любовь не знает пощады. Ничто ее не удовлетворит. Так уж оно есть, и не любовь виновата, и ни один из двух влюбленных не отвечает за то, что она одновременно запрягает и изгоняет,

что она ввинчивается в плоть, забивается под кожу и знать ничего не желает,

что она стискивает и убивает.

В основе каждого человека — его принадлежность к полу, и ничего с ней не сделаешь, не спрячешь, не убежишь, не преодолеешь, не прикроешь, не сублимируешь.

Она чиста.

Она безоговорочна.

В ней и непостижимость, и непрерывность, и неотъемлемость, и способность к размножению, и разрастание, и упрямство, и независимость от времени года, и наваждение.

Вот в чем неотвратимость сексуальных отношений: они амбивалентны. Они связаны не с наготой, а с обнажением. Животная чистота, оскверненная так называемым человеческим отвращением или стыдом. Стыдятся не наготы, а обнажения.

Глава двенадцатая

Ничто так не унижает и не оскорбляет, как сознание того, что тебя больше не любят.

*

Разрыв никогда не бывает окончательным.

Мужчины и женщины сознательно это скрывают.

Любовь — странная связь, затрагивающая чувственность двоих, — продолжается после разрыва и даже после траура. Уходит не любовь. Просто одно из двух тел выходит из сделки, которая по нисходящей линии в родстве со смертью, потому что связана с размножением, а размножение — это такая странная разновидность бессмертия, похожая, ужасная, живая. Один из ее этапов — смерть тех, чьи черты потом передадутся родившемуся человеку, который никогда не увидит, на кого он похож.

Тот, кто родится, не может стереть отпечатка любви, оставшегося в его лице, форме рук, цвете глаз.

Даже если он носит маску, воображая, что сам ее выбрал.

*

Мы почти вправе утверждать, что покинутый не может расстаться с таинственным органом, в который он превратился; этот орган — словно истолкование всего, что было.

*

Что из этого следует? Вот почему каждое рождение ребенка равносильно окончанию любви: подобие явилось на свет, оставив позади себя свой сверкающий прообраз.

*

И не в том дело, что прерывается общение, и не в том дело, что все смешалось и налаживается по-новому, словно основа всего — это именно порядок и неупорядоченность в мире. Мы сами, уходя, изменили любви. Мы сами заткнули щель, сами законопатили радушно распахнутый перед нами вход — а ведь он постоянно распахивается навстречу смертным, потому что, проходя через смерть, мы проходим в это отверстие и там сперва теряем облик, потом гнием, потом в конце концов растворяемся.

Когда двое любовников расстаются, их желание остается с ними навсегда.