Тайная война. Во главе министерства госбезопасности ДНР - [38]

– А вы читали, какую речь произнес Стрелков на собрании сторонников в Петербурге, этой колыбели революции?

– Ну, о чем говорить… Стрелков – это голова! Слушайте, Максим, – обращался он к третьему в засаленной майке. – Что вы скажете насчет Стрелкова?

– Я скажу вам откровенно, – отвечала майка, – Стрелкову пальца в рот не клади. Я лично свой палец не положил бы.

И, нимало не смущаясь тем, что Стрелков ни за что на свете не позволил бы Максиму лезть пальцем в свой рот, майка продолжала:

– Но что бы вы ни говорили, я вам скажу откровенно – Бабкин все-таки тоже голова.

Пикейные жилеты поднимали плечи. Они не отрицали, что Бабкин тоже голова. Но больше всего утешал их Дугин.

– Дугин! – говорили они с жаром. – Вот это голова! Он со своим проектом Ноомахии с идеей битв между традицией и современностью…

– Скажу вам откровенно, мосье Егор, – шептал Максим, – все в порядке. Малофеев уже согласился на Новороссию, но знаете, при каком условии?

Пикейные жилеты собрались поближе и вытянули куриные шеи.

– При условии, что Одесса и Мариуполь будут объявлены вольными городами. Малофеев – это голова. Ведь им же нужны порты, чтобы сбывать кому-нибудь свой уголь и металл? Вот через порты и будем продавать.

При этом сообщении глаза собравшихся патриотов блеснули. Им уже много лет хотелось продавать,

– Стрелков – это голова! – сказали они, вздыхая. – Дугин – тоже голова.

Когда наш герой очнулся от своих дум, он увидел, что его крепко держит за борт пиджака незнакомый „новороссиец“ в раздавленной кепке и засаленном камуфляже с двумя десятками разноцветных шевронов. Бутафорская наградная планка с поролоновыми и пластмассовыми знаками несуществующих наград съехала в сторону, и через крупную дыру в распахнутом кителе просматривались очертания флага с перекрещенными на нем полосами и профиль Сталина с обвивающим вензелем „Не забуду Ледяной поход“.

– А я вам говорю, – кричал ряженый в ухо, – что Путин на эту удочку не пойдет! Он не пойдет на эту удочку! Слышите?

– Решетников – это голова! – неслось вдогонку. – И Аксенов – это голова…»

И правда заключалась в том, что главным реальным мотивом такого поведения у основной массы был страх. Страх смерти, увечья. Или же страх оказаться невъездным в Европу, Америку. Страх санкций или возможного уголовного преследования. Но всегда банальный страх. И я лично знал немало тех, кто просто струсил делом доказать свои пафосные разглагольствования.

…Поздняя осень 2014-го. На три дня мне удалось вырваться в Москву. Нужно решить ряд рабочих вопросов и увидеться с семьей.

Вечер в одном из московских ресторанов. Осоловевшими глазами рассматриваю беззаботных москвичей, ощущая себя курсантом военного вуза, впервые вышедшим в увольнительную после «карантина» с КМБ⁵⁶ и изумленного тем, что мир не ходит строем, в форме, спит не только после отбоя и не отдает честь старшему по званию. Рефлекторно пригибаюсь от громких резких звуков.

Напротив сидит пригласивший меня в ресторан, которого я считаю своим другом. Говорим о Донбассе, людях и их бедах.

Владимир возбужден. Поправляя очки и жестикулируя, требует взять его с собой в Донецк.

– Вова, зачем тебе это?

– А тебе зачем?! Почему ты поехал?

– Володь, ну мы ведь много раз об этом говорили. У меня причин воз и маленькая тележка. Я украинец, и для меня по живому то, что там происходит. Одесса для меня родной город, и одним из толчков к поезде были события второго мая. Да и не мог я по-другому. Каждый день жадно читать новости об этой войне. Скакать с сайта на сайт. Выискивать крупицы истины в потоках лжи и пропаганды. Не мог равнодушно рассматривать фотографии убитых детей. При этом понимать, что рядом происходят события глобального масштаба и последствий, а я в это время неделю за неделей провожу в пустых заботах. И я верю в Россию. Верю, что в очередной раз, сквозь горе и страдания, она возродится. С составной и важной частью в виде Украины. Которую я слишком люблю, чтобы смотреть со стороны, как она скатывается в безвозвратную топь воинствующего безумия. Поэтому я сейчас там.

– А почему ты думаешь, что у меня по-другому? Что, я урод, что ли, который равнодушно смотрит на гибель людей? Или я не хочу поучаствовать в чем-то большом?! Тем более я уверен, что смогу пригодиться!

Я размышляю о том, что действительно сможет. Военный пенсионер, полковник, имеющий немалый опыт оперативной работы, занимающий сейчас в Москве по моей протекции одну из должностей среднего звена в промышленной корпорации, он действительно может многое дать Донецку. Мне очень нужен по-хорошему педантичный и въедливый руководитель, на которого я мог бы без оглядок положиться.

С другой стороны, я хорошо знаю его семью. И если с ним что-то случится, я этого себе не прощу. Одно дело – отвечать за свою жизнь, и другое – за товарища.

Я долго отговариваю Владимира от его решения. Он упирается. Рассуждает про патриотизм и человеческое предназначение. Говорит о чести офицера и что он чувствует потребность в этом.

Я колеблюсь.

Уехав в Донецк и продолжая урывками этот разговор в телефонном общении и по «скайпу» еще довольно долгое время, я буду отговаривать Володю, а он продолжит настаивать.